Полное собрание рассказов

Наша группа была последней большой группой освобожденных военнопленных, которым предстояло по пути домой пройти через лагерь «Лаки страйк» неподалеку от Гавра. После получения обмундирования и частичного денежного довольствия никаких строевых действий не производилось, поэтому мы делили время между едой, сном и потреблением эгногов[16] в клубе Красного Креста. Стоял жаркий полдень, и я полудремал, когда пришел Джонс.

— Со мной сейчас у себя в палатке беседовал тот лейтенант, который занимается военными преступлениями, — сказал он, — и его изрядно удивил мой рассказ о Маллоти. Он об этом слыхом не слыхивал, так что, надо думать, никто из наших, побывавших здесь раньше, ничего по этому поводу не сообщил. Я рассказал ему все, что знал, и предложил привести тебя и Доннини. Он хочет видеть вас прямо сейчас.

Я разбудил Джима, и мы втроем отправились в палатку комиссии по военным преступлениям. В Дрездене Джонс, Доннини и я состояли в одной рабочей группе из ста пятидесяти американцев — вернее, из ста сорока девяти, после того как Стива Маллоти расстреляли за мародерство. Там Доннини, хотя в армии медиком не служил, был у нас санитаром и даже принял роды у какой-то немки во время самого массированного налета на Дрезден.

За простым деревянным столом сидел старший лейтенант, рядом с ним — капрал-стенографист. Лейтенант поблагодарил Джонса за то, что он привел нас, и жестом пригласил всех сесть. Я заметил, что он был офицером береговой артиллерии. Как только мы уселись, он принялся задавать вопросы. Стенографист вписывал наши ответы в специальный бланк комиссии по военным преступлениям, размноженный на мимеографе.

— Напомните еще раз, как звали того парня?

— Стивен Маллоти, — ответил Джим и повторил фамилию по буквам — неправильно. Я уточнил написание фамилии. Стенографист выказал недовольство тем, что пришлось делать исправление.

— И он был из…

— Восточного Питсбурга, — хором произнесли мы с Джимом. Лейтенант велел говорить кому-нибудь одному, поэтому я замолчал, а Джим продолжил:

— Он служил с нами в сто шестой пехотной дивизии, когда нас захватили в плен в Арденнском «клину»[17] — то ли в разведывательной роте, то ли в роте связи четыреста двадцать третьего полка. — Он повернулся ко мне за подтверждением.

— Не уверен, — сказал я. — Мне кажется, это была, скорее, саперная или мотопехотная рота четыреста двадцать второго полка.

Стенографист вскипел от раздражения.

— Гм-м, — задумчиво протянул лейтенант.

Вошел полковник, судя по всему, председатель комиссии, встал за спинкой стула, на котором сидел Джонс, и стал слушать.

— Когда умер Маллоти?

— Кажется, числа пятнадцатого марта. — Мы с Джонсом переглянулись и дружно кивнули. Должно быть, это случилось именно тогда, потому что я лежал в госпитале, и мне обо всем рассказал Холл, явившийся меня проведать. Холлу было известно об этом больше, чем любому другому, так как он являлся одним из четверых, которым пришлось копать Стиву могилу; но Холл уже отбыл в Штаты, поэтому пришлось нам, насколько мы могли это сделать, восстанавливать историю по кусочкам. Стенографист качал головой, записывая расплывчатые подробности.

— Почему его расстреляли? — спросил полковник.

Я испугался, что Джим все расскажет неправильно, но он оказался на высоте.

— Ну, мы тогда занимались тем, что расчищали улицы Дрездена после большого налета. С едой у нас было туго, поэтому мы, бывало, норовили улизнуть по одному, чтобы поискать какие-нибудь продукты в подвалах разбомбленных домов. Иногда удавалось найти короб с картошкой, иногда банку вишневого компота или джема, иногда морковь, репу или еще что-нибудь. Охранники знали, чем мы промышляем, но обычно не имели ничего против, потому что время от времени мы притаскивали им какую-нибудь бутылку. Но однажды Стив, вылезая из подвала, наткнулся на полицейский патруль, его схватили и обыскали. Под курткой у него нашли полбанки стручковой фасоли.

Капрал перестал стенографировать: в его бланке не было графы для подобного рода свидетельских показаний.

— И его арестовали, — вставил лейтенант, который уже слышал эту историю от Джонса. — Когда вы увидели его снова?

— А никто из нас его больше и не видел. Через две недели после того как его схватили, охранники выбрали четырех человек из нашей команды и повели их хоронить его. Вот только эти четверо и видели его с тех пор.

Мы назвали имена этих четверых. Капрал записал их в графу «Примечания».

— Итак, расскажите точно, что случилось в то утро.

Право Джима выступать в качестве главного спикера уже не вызывало сомнений.

— Ну, этим четверым пришлось встать раньше, чем всем остальным. Бомбардировки разрушили всю транспортную систему, поэтому они пешком прошли около восьми миль до стрельбища на другом конце города. Уже на подходе к стрельбищу они встретили Стива. Его вели четверо конвоиров с винтовками под командованием унтер-офицера.

— Он выглядел испуганным? — спросил полковник.