Полное собрание рецензий

Под самый 2010-й вместо очередного текста прислал в «Звезду» – e-mail – несколько сумбурных строчек: болен, отравился текущей литературой, завязываю, при одном взгляде на новую обложку подступает дурнота…

Прошел слух, что его видели на Готланде (остров такой посредине Балтийского моря). Будто бы живет там в доме, принадлежащем общине цистерцианского ордена.

Есть серьезные основания думать, что он никогда не вернется.

И это всё.

Что же осталось? Только собрать вот этот – второй и последний – томик. В нашем городе и почему-то в Мюнхене нашлись люди – числом 15 человек (йо-хо-хо – и бутылка рома!) – скинулись на издание.

Чтобы, видите ли, никуда не делась интонация С. Гедройца. А то мало ли. Рассеется в атмосфере – только ее и слышали.

Самуил Лурье

2007

I Январь

Мария Рыбакова. Слепая речь

Сборник. – М.: Время, 2006.

Сами себе удивляясь, вы, скорее всего, дочитаете каждую из этих пяти новелл до конца – и вам даже запомнится звук этой прозы. Однообразный, но заключающий в себе какую-то загадочную жизнь: как будто где-то поблизости бежит, что ли, в темноте и тумане ручей.

Легко принять за безупречный перевод с какого-нибудь очень западного: не по времени развитый синтаксис, а лексика прозрачна (чтобы не сказать – бесцветна).

Сюжеты все сводятся к одной коллизии: Одиночество и Другие. Персонажей сближает лишь то, как они разобщены. И как нужны друг другу – поскольку непонятны.

А как понять, если никто не является тем, на кого похож. Каждый является тем, кого воображает собой: актер и зритель собственного подпольного кино.

В каждом крутится свой фильм. И двуспальных снов не бывает.

Человеку, который так чувствует и пытается про это рассказать, приходится спуститься этажом ниже, в личные видения, и отпустить речь на свободу. Авось она сама, окутав придуманную фигуру, сделает ее видимой или даже живой. И фигура уйдет, унося, как личную тайну, какой-нибудь из страхов, терзающих автора.

Короче говоря, все это странным образом похоже на романтическую балладу. Такая же нечеткость очертаний, уныние, рассекаемое тревогой, жуткая неподвижная скорость. Кто скачет, кто мчится под хладною мглой, короче говоря.

Дмитрий Горчев. Жизнь в кастрюле

Рассказы. – СПб.: Геликон Плюс, 2006.

Как бежит время! Как давно мы с вами знакомы, дорогой читатель. Один из первых моих лит. крит. шагов – был шаг навстречу именно Дмитрию Горчеву. Типа: приветствую новую надежду прозы.

А это уже, наверное, четвертая или даже пятая его книга. Как и прежние, небольшая. Краткий отчет об очередном этапе поисков – не знаю чего, не скажу.

Дмитрий Горчев – несравненный стилист. Если, конечно, вы согласны со мной, что стиль – это жизнь ума в тексте. Переданная текстом как есть, с преобразующим отставанием на какую-нибудь разве что миллисекунду. Или, ладно, пусть это будет иллюзия – что внутренняя речь превращается во внешнюю буквально на наших глазах, в чем и смысл всего занятия.

Но при этом Дмитрий Горчев, на свою беду, совершенно не умеет врать. Да, пишет как думает. То есть как видит вещи. А вещи он видит так – и такие, – что они не годятся ни в сюжет, ни тем более в Красную армию.

Как будто жить – означает переходить вброд помойку без берегов. Расталкивая телом скопления омерзительных предметов. Ощущая, как они липнут к незащищенным участкам кожи.

О да, он мизантроп. Он циник. Типичный представитель городской бедноты в эпоху первоначального ограбления. Человек интеллектуального дефолта.

Так называемую действительность он переживает как оскорбление – не то чтобы незаслуженное, а как бы адресованное не совсем ему. Как бы до востребования. От существ другого вида. Которые его, вообще-то, и не замечают. А невзначай, но регулярно обдают его своими шлаками, резвяся и играя в другом измерении, на какой-то там высоте.

Главное, жизнь прозрачна и предсказуема – потому что невыносимо глупа. Говорить о ней – или с нею – всерьез – все равно что сдаться ей со всеми потрохами, раз и навсегда вступить в союз дураков. Как согрел бы сердце этот членский билет.

Но бывает, что человек представляет собою как бы вращающийся словесный рой. И также бывает, что при этом каждое из слов жалит такого человека своей фальшью. Жужжат, летают, кусаются, – но мертвы.

Это одна из самых мучительных ситуаций, в какие случается попасть писателю.

Ничего не остается, кроме как сделаться постоянным нарушителем – логики, орфографии, приличий. Включить в повествовательную технику издевательский произвол. Вообще – заставить мысль ходить по интонации вверх ногами. Произносить, например: – —! таким же голосом, как: доброе утро!

Чтобы было смешно, несмотря ни на что.

Страницы, опаленные смертью.

Александр Мень, Галина Старовойтова, Сергей Юшенков, Николай Гиренко

Сборник статей / Сост. Ф.Смирнов. – М.: Журнал «Вестник Европы», 2006.