Ну вот, а вы боялись! Все уже было бы позади, в прощенном прошлом. Милости, дескать, просим в средние учебные – в стране, уже переустроенной нормальными людьми. Пока эти – ну, подвергнутые – предавались бы художественному, скажем, творчеству или занимались моральным самоусовершенствованием. Упивались гармонией, над вымыслом обливались слезами, все такое.
Могло бы сложиться сравнительно ничего себе. Но что зря толковать, раз пуля и топор решили по-другому.
Мирон Петровский. Книги нашего детства
Сборник. – СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2006.
Единственная из всех, эта книга отлично издана. Ее физически приятно взять в руки, неторопливо рассматривать (дизайн обложки, макет – Н. Теплов). И в ней, не поверите, нет опечаток (редактор – С. Князев, корректор – Е. Шнитникова).
Это не случайно – что такая счастливая наружность досталась сочинению выдающемуся. Которое читаешь, наслаждаясь мышлением – словно бы своим собственным. Оказывается, настоящему уму все равно, что обдумывать: так или иначе он поднимется над своим предметом и проникнет в закономерности высшего порядка. Или так: с чего бы настоящий ум ни начал, с какой бы малости (хотя бы и с книжек для детей), – а дойдет до идей, хотя бы отчасти объясняющих всё.
Настоящие – вдруг открывающие связь фактов – мысли мы усваиваем так легко, как будто они всегда были наши.
И вот я уже не могу не видеть, что какая-нибудь «Сказка о Пете, толстом ребенке…» действительно не что иное, как трагическая автопародия, причем невольная, причем отражающая катастрофу не только поэтического сознания Владимира Маяковского, но всей социалистической мечты.
И точно так же захватывающая история «Волшебника Изумрудного города», начавшись с того, как один советский инженер бесцеремонно переписал американский бестселлер, постепенно переходит в острый сопоставительный анализ двух систем духовных ценностей, а потом и вовсе углубляется в философию судьбы.
Короче, что тут пересказывать. Бегите скорей в магазин. Первое издание – двадцать лет назад – разошлось мгновенно. Как пишет в послесловии Самуил Лурье:
«Ну, сломали писателю жизнь. А он все равно создал великую книгу. Превратил историю пяти сказок в теорию фантазии.
Доказал, что существуют законы поэтической выдумки (неисследимой, считается, как путь змеи на скале).
Разгадал несколько увлекательных тайн.
В живых лицах изобразил этот странный тип сознания – т. н. советский, – как парадоксально преломляется он в художественном даре.
Создал самоучитель интеллектуального труда.
Тем самым восславив свободу – в наш-то жестокий век».
Нина Манухина. Смерти неподвластна лишь любовь
Сборник / Сост., подгот. текста и послесл. В.Перельмутера. – М.: Водолей Publishers, 2006.
Сто экземпляров! А все-таки для бедной женщины шанс.
Второй, посмертный. Первая книжка называлась оригинальней: «Не то…» и вышла тоже не вовремя: в 1920-м. Тогдашний рецензент справедливо отметил, что, по стихам судя, Нине Леонтьевне «очень не по себе в нашей варварской стране».
Тут бы ей и свалить, например в Париж (средства еще были: на поэтических вечерах блистала, помимо красоты, натуральными брильянтами), но разные роковые чувства притормозили.
В конце концов она вышла замуж за Георгия Шенгели – почти тридцать лет была его женой да еще почти четверть века – вдовой. А в свободное время переводила по подстрочникам поэзию советских республик – союзных и автономных.
Блестящего ума, говорят, была, оживленная такая дама. Вадим Перельмутер усматривает тут аргумент в пользу Шенгели (которого очень чтит): дескать, будь этот виртуоз и вправду, как некоторые думают, занудой – ни за что на свете подобная женщина не связала бы с ним, как говорится, свою судьбу.
И оплакала она его очень трогательными стихами: «тютчевской силы», как сказала (отчего бы и не сказать?) Ахматова.
Вообще же сочиняла редко. Насколько я понимаю – только в такие дни, когда становилось очень уж страшно и жаль себя. Лучшее, по-моему, стихотворение написала в 1949-м, то есть пятидесяти шести лет. В подражание тогдашней Ахматовой, но жестче и смелей. Выписываю: а то как же вы, mesdames, узнаете, что оно существует?