Полное собрание рецензий

Но Гитлер поступил не по-пацански: Болгарию взял в союзники, Финляндию велел пока не трогать, про Турцию пропустил мимо ушей. С этого момента Сталин на него и затаил. Намереваясь проучить летом 1941-го.

Вот примерно так обрисована в этой книге международная обстановка.

Как дилетанту, мне интересней образность, пользуясь которой мастера советского пера разъясняли народу суть событий. Вот, к примеру, еще в 1939 году газета «Правда»: «обуздать ничтожную блоху, которая прыгает и кривляется у наших границ». Не хилая, кстати, метафора. «Финская козявка» тоже, в общем, остро, но кривляющаяся блоха – самое то, что надо. Чтобы спать и верить.

XVI Июнь

Юргис Кунчинас. Туула. Менестрели в пальто макси

Jurgis Kunčinas. Tūla. Menestreliali maksi paltais

Сборник / Пер. с лит. Е.Йонайтене, Д.Кыйв. – СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2008.

По-видимому, хороший был (1947–2002) писатель. По-видимому, и роман – очень даже ничего.

В 1993 году буквально прогремел на всю Литву.

Немножко напоминает «Пушкинский дом» Андрея Битова (хотя голову на отсечение не отдам: столько лет, столько зим). Алкоголь, привкус филологии, неизлечимая любовь к непонятной женщине, алкоголь, старый город (вид снизу, а также с облака), приступы исторической памяти, припадки духовной астмы, советский смрад, алкоголь, одиночество, безнадега.

Синтаксис отчетлив, и перевод тщателен. Так сказать, раковина моллюска выглядит как настоящая; вполне возможно, что в иной, не нашей среде эта кальциевая душа наделена трепещущей плотью. Прозрачной и блескучей, подобно зыбкому слогу прозы истинной.

Вдруг интонация оригинала наполняет мучительной радостью ум, действующий на литовском? Вдруг – и Томас Венцлова в предисловии роняет такой намек, – вдруг это вообще тамошние «Москва – Петушки»?

Вся надежда на интонацию – как она отдается в тех сердцах. Только на нее.

Поскольку характеры мелькают по роману, как тени. А сюжет – ну какой сюжет. Обстоятельства утраты, припоминаемые в якобы произвольном порядке.

Постороннего читателя не устраивает скорость – и что фраза никак не взлетит с бумаги. Ничего, потерпи:

«Ведь тебе всегда были чужды как патетика, так и всезнайство. Записанные сны заставляли тебя сомневаться в жалкой действительности. По-моему, ты всегда почти во всем сомневалась и больше всего, разумеется, в самой себе и вовсе не считала себя всезнайкой. Но однажды, помнится, ты спросила меня: „Как ты думаешь, что находится за улицей Полоцко?“ Я поежился, даже слегка похолодел, но ты требовательно посмотрела мне в глаза и повторила: „Ну скажи, что?“ Лес, ответил я, ну конечно же лес и только лес, что ж еще… А вот и нет, упрямо тряхнула ты головой – как не хватает мне этого твоего жеста сегодня! – там только туман да небо, понял? И больше ничего, ведь я там побывала уже, не веришь? И все же мистиком тебя можно было бы назвать лишь условно. Как и большинство замкнутых, слегка томящихся от скуки людей. Ни больше, ни меньше. И все же…»

Если иметь в виду, что повествователь чувствует себя как бы перевоплощенным в летучую мышь, в виде которой бесшумно ширяет над крышами Вильнюса, – почерк странный. Таких грамотных, таких аккуратных летучих мышей, мне кажется, не бывает.

А этот ораторский прием – текст, видите ли, обращен к умершей возлюбленной, – этот прием не из ритуала ли гражданской панихиды?

Я лично был на похоронах одного писателя (имевшего, кстати, способности), когда другой писатель (ничтожество полное) подошел к изножью гроба и заговорил:

– Вот ты лежишь, Геннадий, ты умер и навсегда замолчал. Ты и при жизни почти не разговаривал со мной, Геннадий. Только однажды, когда тебе пришлось особенно туго – тебя совсем не печатали, Геннадий, и в газетах ругали, – ты позвонил мне, Геннадий, и предложил купить у тебя книги. У тебя была отличная библиотека, Геннадий, и ты знал, что у меня-то деньги есть, но ты не стал торговаться – буквально за копейки, Геннадий, ты отдал мне все, что я выбрал, а уж как не хотелось тебе расставаться с этими книгами, Геннадий…

Мерзкое содержание тут к делу не идет. Разве что обостряет фальшь речевой ситуации: тот, кому формально адресовано сообщение, явно не нуждается в нем ничуть.