Полное собрание рецензий

«Страшно было. Так страшно, что хотелось умереть. Страшно не за себя. Конечно, великолепное правило: „Возделывай свой сад“, но если возле изгороди предательски и бессмысленно душат знакомых, то, возделывая его, становишься соучастником убийц. Но прежде всего – убийцы вооружены, а ты безоружен, – что же ты можешь сделать? Возделывай свой сад. Но убийцы задушили не только людей, самый воздух душен так, что, сколько ни возделывай, ничего не вырастет. Броди по лесу и у моря и мечтай, что все кончится хорошо, – это не выход, не способ жить, а способ пережить. Я был гораздо менее отчетлив в своих мыслях и решениях в те дни, чем это представляется теперь. Заслонки, отгораживающие от самых страшных вещей, делали свое дело. За них, правда, всегда расплачиваешься, но они, возможно, и создают подобие мужества. Таковы несчастья эти, и нет надежды, что они кончатся…»

Еще одна сокращенная версия знаменитых дневников. Пятая, что ли, по счету. Самая, по-моему, удачная. С предисловием приличным, хотя излишне почтительным. Но это уж такой жанр: вроде выдвижного постамента. Или котурны по сезону стачать. Или наточить для чемпиона коньки.

Евгений Шварц в таких услугах не нуждается пока что. Раскупят как миленькие без предисловий.

И подавно нечего тут рецензировать. Сообщаю просто: воленс-ноленс, а 10 % от пенсии отдай и побудь счастлив. Насколько это с такой книгой возможно.

(Вот и у меня, замечаю, правая часть фразы перевешивает. Или это у всех так? И вообще, асимметрия – причина движения? Или проза тоже, – а не только поэзия – искусство пауз?)

А что на самом деле нужно – это чтобы кто-нибудь объяснил, отчего читаешь – не оторваться, а прочитал (хоть бы и по пятому разу) – и все забыл.

Ну или не все, а только – что чувствовал, читая.

Бросаешься перечитывать – опять как в первый раз, не оторваться. Пытаешься отдать себе отчет в своих чувствах – а чувство оказывается всего одно: чувство, что хорошо написано.

В чем тут дело?

То ли действительно в структуре черновика, принципиально бесконечной: автор приступает к тексту сызнова и сызнова – сто зачинов, равноудаленных от финальной точки. Про которую автор не знает, где ее поставить. Что и является содержанием текста. Поскольку дойди текст, то есть автор, до этой точки, из нее мгновенно протянулась бы прямая светящаяся линия к точке настоящего начала, – и текст, а с ним и жизнь осознали бы свой истинный сюжет. Но почему-то этому не бывать, и точку поставит не автор, и обязательно не там, где надо. Такая судьба.

А не потому ли не бывать, что Шварц пространство текста понимал как сценическое и, входя в него, постоянно помнил про зрительный зал: что в нем кто-то есть. Кто-то сидит в темноте и замечает каждый жест и каждое слово.

И проза Шварца была не совсем проза, а – текст от автора. Эта тональность его самого раздражала, но отвязаться от нее не получалось. Хорошо поставленным голосом всю правду не выговоришь, тем более – самому себе.

Хотя бы и разоружив собственный ум. Оставшись без остроумия. Потому что – а впрочем, я, похоже, зарапортовался. Зарвался. Заврался. Простите.

Ваш М. Г.: Из писем Михаила Леоновича Гаспарова

Сост. Е.Шумилова. – М.: Новое издательство, 2008.

К трем женщинам. Несомненно, замечательным. Не замечательным таких писем не пишут.

Почти ничего личного. Главным образом про науку и про то, как тягостна жизнь вообще.

Собственно говоря, постороннему тут делать нечего. Нечего ловить.

Разве что полакомиться задарма плодами чужих studiorum под шумок. Покуда тут автор, вздыхая, сетует: до чего amara ихний radix.

В самом деле: прочитать все, что прочитал Гаспаров, практически невозможно, не так ли? То есть ход его мыслей постороннему недоступен, ценность непонятна.

Но бывает такая высота знания, такая его полнота (с таким достигаемая трудом, что постороннему и не представить), когда любая из наук в руках овладевшего ею человека становится искусством превращать сложное в простое. А мир идей оказывается миром образов, почти что – тел. Причем живых: смерть отменяется.