Полное собрание романов

И отправился бродить по узким улочкам. Желания эти мешки с костями у него не вызывали, он даже не понимал, как кого-то может к ним тянуть. Напротив, они вызывали у него щемящую жалость и все возрастающую ярость. Теперь-то он понимал, как ценно все то, от чего он прежде отчаянно стремился уйти: теплая постель, чашка молока, жизнь, в которой каждый день похож на следующий и не хватает разве что гладких камешков, чтобы отгонять с грядок вороватых ворон.

Джеймс шел мимо девочки-оборванки, держащей на коленях мальчонку. У него был с собой хлеб, Джеймс вытащил его, протянул. Она посмотрела на еду, на него. Потом, морщась, положила мальчика на землю и что-то шепнула ему на ухо. Тот сел и сунул палец в рот. Девочка подошла к Джеймсу, жалкая, испуганная, начала расстегивать платье.

Джеймс скорее сунул ей краюшку, отдернул руку, отступил назад, мотая головой — нет, нет, — и торопливо пошел прочь, оставив ее стоять в растерянности, с хлебом в грязных ручонках. Дойдя до угла, он обернулся: девочка наклонилась к брату. Она разломила краюшку пополам, жевала сама и смотрела, как малыш мусолит корку.

Джеймс шел вперед, ощущая вину и неловкость. Может, эта краюха немного отсрочит их конец. Вот только к лучшему ли это?

Пая, направляющегося к уединенным аркадам Сан-Тирсо, он заметил издалека. Раздался явственный смешок, темный мундир слился с тенями.

Джеймс видел, как от стены отделяется тощее, щуплое тельце, как Пай возится с застежкой на своих панталонах.

Чуть позже сержант отправился восвояси, бодро помахивая пайком, а за ним молча, широко раскрыв глаза, стайкой тянулись ребятишки. Джеймс сжимал и разжимал кулаки. Он был этому свидетелем и ничего не предпринял, значит, запятнал себя.

От голода он скверно спал: изможденные дети явились ему во сне, окружили, тянулись к его губам своими истрескавшимися губами. Он проснулся, дрожа, — в небе над ним кружилось воронье.

За две ночи до Рождества пришел приказ выступать. Ночь была промозглая, казалось, вот-вот посыплет снег, но мороза не было, так что сворачивали лагерь и запрягали лошадей под ледяным дождем.

Лошади уже стояли в оглоблях, орудия были укутаны парусиной, а сержант Пай все не появлялся. Джеймсу велели найти его. Добравшись до Сан-Тирсо, он наткнулся на сержанта в проулке, где тот пытался помочиться. Лицо у него было обиженное и озабоченное. Увидев Джеймса, он убрал свое хозяйство в штаны.

— Не повезло мне, подхватил кое-что, — пояснил он. — Ты же никому не скажешь, а, парень? — Пай поправил штаны, оттягивая ткань от воспаленной кожи.

— Нет, сэр.

Сержант застегнул мундир.

— Нам приказано выступать, сэр.

— Что ж, значит, надо поторапливаться. Идем.

Войска уходили прочь от Саагуна под мокрым снегом. Сбив ноги до кровавых волдырей, солдаты еле ковыляли, надеясь догнать французов и дать им бой. По слякотным, скользким дорогам, утопая в жидкой грязи, они продвинулись примерно на три нестерпимые, кошмарные мили, когда плетущуюся колонну догнал фельдъегерь. Он пронесся мимо них, поднимая фонтаны грязи. Джеймс поднял голову, протер глаза, недоуменно проводил курьера глазами и, пересилив себя, вновь тронулся с места. Спустя еще полмили по колонне передали приказ: возвращаться. Передвижение и большое скопление французских войск замечено на юге. Наполеон стремительно приближался, намереваясь обойти их с фланга. Возвращаться следовало бегом.

Но бежать они не могли: с девятифунтовой пушкой и лошадьми, тощими, как скелеты, это было невозможно. Они едва плелись.

Теперь путь лежал на Ла-Корунью: части направлялись к морю. Хорошо укрепленный город пока оставался в руках британцев. Они смогут продержаться там, пока за ними не подойдет флот.

Это не поражение! Чтобы ударить, нужно замахнуться, отвести руку назад. Точно так же и армия должна отойти, чтобы затем атаковать. Морем они отправятся домой, перегруппируются и вернутся, они еще покажут этой злобной корсиканской гадине, кричал Пай, распаляясь и брызгая слюной. Ему удалось вызвать в людях что-то похожее на воодушевление, их глаза заблестели, плечи начали распрямляться. Они стали припоминать, что это такое — быть солдатами, англичанами и ходить с гордо поднятой головой. Джеймс не мог думать ни о чем, кроме возвращения в Англию. Живые изгороди с ягодами и птицами. Молоко. Нежаркое солнце. Старый приятель, который кивает при встрече и не боится, что ты изобьешь его, превратив лицо в кровавое месиво, украдешь его обед, изнасилуешь жену и подожжешь дом.

Проходя в хвосте колонны через деревню, в пятнадцатый час тридцатишестичасового перехода, Джеймс в темноте споткнулся обо что-то мягкое и плотное. Он упал на четвереньки. Руки провалились в грязь, панталоны промокли на коленях. Дорога, раскисшая от дождя, пахла вином и кровью; в стороны от него прыснули какие-то мелкие твари. Джеймса замутило: в грязи перед ним лежал труп — он понял это по сладковатому запаху тления; судя по размеру, это был ребенок. Пошатываясь, Джеймс встал на ноги.