Полное собрание романов

О Саре не было никаких известий. После ухода из Пемберли от нее не пришло ни строчки. Может, умерла, как говорится, под забором, а может, нашла Джеймса и живет где-то с ним вместе. Или, возможно, все еще бродит по дорогам, надеясь его найти. И ведь главное — Сара прекрасно знала, не могла не знать, что миссис Хилл с радостью заплатила бы на почте за письмо, лишь бы получить хоть короткую весточку. А уж бумагу-то с чернилами раздобыть всегда можно: выпросить у лавочника или священника. Священник нипочем не отказал бы в такой мелочи приличной девушке, переживающей трудные времена и тоскующей по дому.

Но письма в эти тревожные и беспокойные времена нередко вскрывали. Всякий знал, что их могут проверить на предмет подстрекательства к мятежу, заговора или угрозы революции. Достаточно неосторожного слова, обмолвки, намека, чтобы выдать место, где прячется дезертир. А значит, если Сара сейчас с Джеймсом, она не может рисковать, отправляя письмо. Со временем эти размышления посеяли в душе миссис Хилл некую уверенность, что само отсутствие писем позволяет надеяться на лучшее.

В отсутствие Сары Полли стала настоящим докой по части кухни. Она совершала набеги на библиотеку мистера Беннета, чтобы почитать миссис Хилл на ночь и заполнить тягостно тихие вечера, когда они оставались вдвоем в нижнем этаже. Девочка как-то внезапно вытянулась и выросла из всех детских одежек, из ребенка в одночасье превратившись в девушку. Батраки и поденщики — по крайней мере, те из них, кто предпочитал женщин, — заглядывались на Полли, замирая с открытыми ртами, когда она проходила мимо в милом платьице, отданном ей Мэри.

Полли, однако, не обращала на них никакого внимания. Ей были неинтересны мужчины, любовь, вся эта чепуха. Полли собралась стать школьной учительницей, а когда рассказала об этом Мэри, та от восторга захлопала в ладоши и предложила всяческую помощь: Французский, геометрия! У меня есть все книги. Что, если нам немного позаниматься вместе латынью?

Полли была намерена впоследствии учить всем этим премудростям детей в сельской школе — ребятишек, смирно сидящих перед своими грифельными досками, сжимая мелки в руках. Открыть эту школу задумал мистер Лонг, разделявший, как впоследствии оказалось, весьма современное суждение о том, что детей следует просвещать пять дней в неделю, а не только по воскресеньям. Полли предстояло, хоть и совсем нескоро, стать там первой учительницей, а это означало, что она вернет себе данное при рождении имя и будет мисс Мэри, уважаемой учениками и даже внушающей им робость и страх.

А сейчас отцы всех этих пока еще не зачатых младенцев могут таращиться на нее, коли им так хочется: им не сбить ее с пути.

Как-то само собой вышло, что после долгих лет бесплодных, казалось бы, грез миссис Хилл заполучила предмет своих желаний: она почти безраздельно завладела мистером Беннетом. Иной раз вечерами, когда леди выезжали, а Полли углублялась в занятия, миссис Хилл приносила ему в библиотеку бутылочку мадеры и ломтик-другой кекса. Мистер Беннет теперь все чаще дремал с книгой в руках — его зрение и ум теряли былую остроту, — он помаргивал слезящимися глазами и произносил: «Благодарю, Маргарет, дорогая».

Жестом указывал на кресло напротив, и миссис Хилл садилась. Мистер Беннет откладывал книгу в сторону, наливал себе вина в бокал и отламывал кусочек кекса, а она глядела на обвисший мешочек у него под подбородком, на лацканы — их приходилось отчищать особенно усердно — и на влажный, вялый, как улитка, рот, когда он пил мадеру. Оказалось, что после двадцати пяти лет вынужденного молчания между ними не осталось недосказанных слов.

Лишь однажды он вдруг спросил ее ни с того ни с сего:

— Скажите, дорогая моя, вам никогда не хотелось, чтобы все сложилось иначе?

Она задумалась. А если бы все сложилось иначе?.. Если бы они поженились? Тогда бы она и сама сейчас могла позволить себе бокал вина. Могла бы отведать кусочек кекса, а приносила бы ей все это прислуга. На руках у нее не было бы мозолей, ноги не отекали и не болели бы так, а в душе не поселилась бы горечь из-за потери Джеймса. Она смогла бы оставить его при себе. Заботилась бы о нем, смотрела, как он растет. У нее были бы и другие младенцы, чтобы любить их и баловать, к этому времени они бы уже выросли и стали молодыми мужчинами и женщинами и нарожали ей внуков, которых она бы тоже любила. Да и с наследованием Лонгборна, которое еще совсем недавно было так важно, а теперь, кажется, никого не заботило, все могло быть решено много лет назад, при рождении Джеймса.

И все же, все же, все же… разве все почти так и не обернулось? Разве она сейчас не здесь, в библиотеке, с мистером Беннетом, когда почти все его дочери выпорхнули из гнезда, а он, погасший и сгорбленный, попивает вино и ест кекс, стареет и нуждается в заботе — ведь он же хочет, чтобы заботилась о нем именно она, разве нет?