Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах. Том 6.

написанное устраивает его (см.: там же, с. 392, вариант к с. 377, строки 41-42), при этом приведенный выше текст, соотнесенный с Обломовым, вычеркивается. Или, например, в развернутом определении чувства любви (см.: наст. изд., т. 4, с. 381, строки 1-15) после слов: «оковывает будто сном чувства» – был еще и такой не совсем понятный фрагмент: «…и прививает, как каждая черта чужого постороннего лица, каждое слово, и какая именно черта, какое слово глубоко врезывается в воображение» (там же, с. 393, вариант к с. 381, строка 7). Столь же излишними, вероятно, счел Гончаров размышления Агафьи Матвеевны, пытающейся объяснить самой себе впечатление, «сделанное на ее душу появлением в ее жизни Обломова» (наст. изд., т. 4, с. 382): «„Вот какие есть на свете люди”, – думалось ей, и Илья Ильич стал для нее нормальным человеком, идеалом» (там же, с. 394, вариант к с. 382, строки 1-2). Явно лишними оказались в тексте обращенные к Обломову слова Штольца, когда он старался доказать, что любовь Обломова и Ольги была ошибкой. После оставшихся в основном тексте слов: «Виноват больше всех я, потом она, потом уж ты, и то мало» (наст. изд., т. 4, с. 388) – было такое продолжение: «Вы не любили друг друга или любили только воображением, потом привычкой. Теперь она здорова, весела» (там же, с. 397, вариант к с. 388, строка 44). Лишними оказались и слова Штольца, советующего Обломову «переменить образ жизни», чтобы не нажить «водяную или удар». Утверждая, что у его друга «с надеждами на будущность кончено», он тем не менее продолжает: «Учиться, читать, разработывать русские источники, служить – словом, двинуть, положить силы и всю волю в жизнь – на это тебя не станет» (там же, вариант к с. 390, строка 10).

Некоторые длинноты, и не только в диалогах, обратили на себя внимание слушателей рукописи почти законченного романа.1 Два чтения «Обломова» состоялись в Париже 19(31) августа и 20 августа (1 сентября) 1857 г. в присутствии Тургенева, Фета и Боткина. В окончательном тексте одной из сцен романа после парижских чтений оказалось трижды использованным тургеневское выражение «голубая ночь» (см.: наст. изд., т. 4, с. 423, 462,

73

463, а также: наст. изд., т. 5, с. 410, вариант к с. 423, строки 28-33). Гончаров вспоминал по этому поводу в «Необыкновенной истории»: «…когда я читал ему последние главы „Обломова” и дошел до того места, где Штольц в Швейцарии, после объяснения с Ольгой, назвал ее своей невестой и ушел, Тургенев был тронут ее „сном наяву” и ее мысленным монологом: „Я – его невеста!” и т. д. Тургенев нашел, что у меня вставлено было несколько лишних подробностей, тогда как ей (выразился он) снится какая-то голубая ночь… „Это очень хорошее выражение «голубая ночь», – сказал я. – Могу я употребить его – вы позволяете?” – „Конечно”, – с усмешкой отвечал он».

Примерами же излишне длинных диалогов могут служить два рукописных фрагмента (будущая глава II части четвертой). Первый из них следует после жалобы Обломова на жизнь, которая «трогает», не дает «покоя»: «Привяжешься к чему-нибудь, увидишь рай и только почувствуешь благо бытия – тут же рядом начнется мука, за каждую радость платишь втридорога слезами; не любишь никого, свободен – мука и в стоячей жизни – скука до слез. Жизнь – терзанье! Устанешь и хочется склонить голову и заснуть, хоть навсегда!

– Зачем же ты выдумал, что жизнь – покой? А ты думай, что она – движенье, тогда мука, покой, труд – будут мелькать, как дни и ночи, и не заметишь. Отчего же я не устаю? Мне, напротив, всё больше хочется жить: одно опасение тревожит меня, что жизнь коротка. Ах, если б прожить лет двести, триста! – заключил он (Штольц. – Ред.), – сколько бы можно было узнать, переделать дела! А то мало, коротка!» (наст. изд., т. 5, с. 398-399, вариант к с. 391, строки 20-26). В печатном тексте от слов Обломова сохранилась одна строка, а длинный и назидательный ответ Штольца был полностью переписан и, вероятно, не только из-за дважды употребленного им слова «коротка», но и из-за упоминания самого себя в качестве образца для подражания.

Во втором фрагменте, значительно отличающемся от окончательного текста, Обломов дает подробный наказ Штольцу, за что просить от его имени у Ольги прощения: «…скажи, чтоб простила меня», «если я оставил в ее жизни мрачное пятно»; «если я сделал зло, ей-богу, невольно; себе я повредил еще больше». «Скажи еще, – просит

74