Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 4-7

паспорта, и сейчас: кто таков? Альфонс Шампунь! Знаем мы этих Альфонсов Шампуней! А не угодно ли вам по этапу в не столь отдаленные! - Вы это шутите? - С какой стати мне шутить! Очень мне нужно! Только смотрите, условие: не извольте потом хныкать и письма писать. И пальцем не пошевельну, когда вас мимо в кандалах проведут! Шампунь вскакивает и, бледный, широкоглазый, начинает шагать по комнате. - Что вы со мной делаете?! - говорит он, в отчаянии хватая себя за голову. - Боже мой! О, будь проклят тот час, когда мне пришла в голову пагубная мысль оставить отечество! - Ну, ну, ну... я пошутил! - говорит Камышев, понизив тон. - Чудак какой, шуток не понимает! Слова сказать нельзя! - Дорогой мой! - взвизгивает Шампунь, успокоенный тоном Камышева. - Клянусь вам, я привязан к России, к вам и к вашим детям... Оставить вас для меня так же тяжело, как умереть! Но каждое ваше слово режет мне сердце! - Ах, чудак! Если я французов ругаю, так вам-то с какой стати обижаться? Мало ли кого мы ругаем, так всем и обижаться? Чудак, право! Берите пример вот с Лазаря Исакича, арендатора... Я его итак, и этак, и жидом, и пархом, и свинячье ухо из полы делаю, и за пейсы хватаю... не обижается же! - Но то ведь раб! Из-за копейки он готов на всякую низость! - Ну, ну, ну... будет! Пойдем обедать! Мир и согласие! Шампунь пудрит свое заплаканное лицо и идет с Камышовым в столовую. Первое блюдо съедается молча, после второго начинается та же история, и таким образом страдания Шампуня не имеют конца.

{04167}

ЦИНИК

Полдень. Управляющий "Зверинца братьев Пихнау", отставной портупей-юнкер Егор Сюсин, здоровеннейший парень с обрюзглым, испитым лицом, в грязной сорочке и в засаленном фраке, уже пьян. Перед публикой вертится он, как чёрт перед заутреней: бегает, изгибается, хихикает, играет глазами и словно кокетничает своими угловатыми манерами и расстегнутыми пуговками. Когда его большая стриженая голова бывает наполнена винными парами, публика любит его. В это время он "объясняет" зверей не просто, а по новому, ему одному только принадлежащему, способу. - Как объяснять? - спрашивает он публику, подмигивая глазом. - Просто или с психологией и тенденцией? - С психологией и тенденцией! - Bene! Начинаю! Африканский лев! - говорит он, покачиваясь и насмешливо глядя на льва, сидящего в углу клетки и кротко мигающего глазами. - Синоним могущества, соединенного с грацией, краса и гордость фауны! Когда-то, в дни молодости, пленял своею мощью и ревом наводил ужас на окрестности, а теперь... Хо-хо-хо... а теперь, болван этакий, сидит в клетке... Что, братец лев? Сидишь? Философствуешь? А небось, как по лесам рыскал, так - куда тебе! - думал, что сильнее и зверя нет, что и чёрт тебе не брат, - ан и вышло, что дура судьба сильнее... хоть и дура она, а сильнее... Хо-хо-хо! Ишь ведь, куда черти занесли из Африки! Чай, и не снилось, что сюда попадешь! Меня тоже, братец ты мой, ух как черти носили! Был я и в гимназии, и в канцелярии, и в землемерах, и на телеграфе, и на военной, и на макаронной фабрике... и чёрт меня знает,

{04168}