7. Никем
еще, возлюбленный, не овладело желание небесных благ, как следовало бы овладеть; иначе он почел бы тению и посмешищем
все то, что (теперь) кажется трудным. Так, кто увлекается настоящим, тот никогда не удостоится увидеть будущия блага; а
кто презирает здешнее и все считает не лучше тени и сновидения, тот скоро получит те великия и духовныя блага. И если у
кого действительно будет это благое (настроение), то оно окажет такую же силу, как огонь в терновнике; и хотя бы (такого
человека) угнетало множество зол, хотя бы опутывали его многия верви грехов, хотя бы сильно горел в нем пламень похоти и
окружало его великое смятение житейских дел, это (желание небесных благ), как бы крепким бичем, совершенно разсеет все
такое и удалить от души. Как легкая пыль не может устоять против напора сильнаго ветра, так и множество нечистых
пожеланий не может выдержать устремившейся против них силы сокрушения, но исчезает и разсеевается скорее всякой пыли и
дыма. Если плотская любовь так порабощает душу, что отвлекает ее от всего и подчиняет влиянию одной возлюбленной, то
чего не сделает любовь ко Христу и страх быть отлученным от Него? Как трудно и даже невозможно смешать огонь с водою,
так, думаю, невозможно совместить наслаждение (земными благами) с сокрушением; потому что они противоположны и взаимно
исключают друг друга. Одно есть мать слез и трезвенности, а другое - смеха и неумеренности; одно делает душу легкою и
окрыленною, а другое приводит ее в состояние тяжелейшее всякаго свинца. И это я попытаюсь доказать не моими словами, но
- того, кто сам был объят этою прекрасною любовию. Кто же это такой? Пламенный любитель Христа, Павел, который так был
уязвлен этою любовию, что даже стенал о замедлении и продолжительности здешняго странствования: ибо сущии в
теле сем, говорит он,
воздыхаем (2 Кор. V, 4); однако готов был и желал еще оставаться
здесь для Христа: а еже пребывати мне во плоти, говорит он, нужнейше есть вас ради
(Филип. I, 24), то есть, для того, чтобы распространилась вера во Христа. Поэтому он переносил и голод, и
жажду, и наготу, и узы, и (опасности) смерти, и морския путешествия, и кораблекрушения, и все прочия беды, им самим
исчисленныя; и не только не тяготился ими, но еще радовался, а причиною тому была любовь Христова. Потому он и говорил:
во всех сих препобеждаем за возлюбльшаго ны (Римл. VIII, 37). И не удивляйся этому: если любовь
человеческая часто побуждала решаться на смерть, то чего не сделает любовь Христова? Какой не облегчить трудности? Так и
ему все было легко, потому что он взирал только на возлюбленнаго (Христа), и для Него все терпеть считал выше всякаго
удовольствия и наслаждения, что и действительно так. Он даже и не думал, что он находится на земле, в настоящей жизни, и
обращается с людьми; но как будто уже имел небесный жребий, обитал с ангелами, получил царство и наслаждался
(созерцанием Бога) лицем к лицу, потому презирал и радости и горести настоящей жизни, и нисколько не заботился о покое,
котораго мы ищем постоянно, но восклицал так: до нынешняго часа и алчем, и жаждем, и наготуем, и страждем, и
скитаемся, и труждаемся, делающе своими руками: укоряеми, благословляем; гоними, терпим; хулими, утешаемся. И
еще: якоже отребие миру быхом, всем попрание доселе (1 Кор. IV, 11, 13). Обратив же очи души на
небо и прилепившись к тамошней красоте, он не хотел уже опять возвратиться на землю; но как бедняга и нищий, все время
скрывавшийся в темной и низкой хижине, увидев царя блистающаго золотом и лучами камней, не захочет уже и подумать о
своем бедном жилище, а будет всячески стараться о переселении в другое жилище, если это возможно; так и блаженный
(Павел), увидев небесныя блага, смотрел с пренебрежением на здешнюю бедность и, - по необходимости, телесно обращаясь с
людьми, ни к чему здешнему не прилеплялся, а всецело переселился в тот (небесный) град. И что я говорю о горестях
настоящей жизни? Любовь Христова так одушевила его, что если бы ему предстояло терпеть для Христа и вечныя наказания, он
никогда не отказался бы и от этого, потому что он служил Христу не так, как (служим) мы, наемники, страшась геенны и
желая царствия. Быв объят какою-то другою, несравненно лучшею и блаженнейшею любовно, он и терпел и делал все не для
чего иного, как для того, чтобы только удовлетворить любви, которую питал ко Христу и которая так овладела умом его, что
он охотно разстался бы и с тем, что для него было дороже всего, - т.е. пребыванием со Христом, - для чего он пренебрегал
и геенной и царством небесным, решившись для Христа встретить и с великою готовностью принять, как одно из
вожделеннейших благ, даже и это невыразимое отлучение (от Христа за израильтян, Римл. IX, 3).