5. Замечательно, что Давид нигде не упоминает о своих добрых делах, но
предоставляет свое спасение человеколюбию Божию. Это свойственно сокрушенной душе и смиренному духу; и отсюда произошло
то, что совершивший великия добродетели боялся и трепетал более грешников. А что Давид так трепетал и боялся, послушай,
как он сам говорить:
аще беззакония назриши, Господи, Господи, кто постоит (Псал. CXXIX, 3)? Знал
он, ясно знал, что мы много должны Богу и что самые маловажные грехи достойны великаго наказания; предвидел задолго,
какия заповеди даст Христос по пришествии своем; верил, что будут строго осуждены не только убийства, но и оскорбления и
злословия, и порочныя мысли, и смех, и празднословие, и шутовство, и другие, еще менее важные, пороки. Посему и Павел,
хотя не знал ничего за собою, говорил: ничесоже в себе свем: но не о сем оправдаюся (1 Кор. IV, 4).
Почему? Потому, что он, если и не сделал ничего худого, как и действительно не сделал, то не считал себя вполне
воздавшим подобающую Богу честь. Мы, хотя бы умерли тысячу раз, хотя бы совершили всякую добродетель, и тогда не воздали
бы должнаго Богу за дарованныя нам от Него блага. Посмотри: не имея никакой нужды в нас, но будучи самодоволен, Он
привел нас из небытия в бытие, вдохнул (в нас) душу, какой (не дал) ни одному из животных земных; насадил рай,
распростер небо, под ним положил землю, зажег блестящия светила; землю украсил озерами, источниками, реками, цветами и
растениями, а на небе поставил хор разнообразных звезд; сделал для нас ночь полезною не меньше дня, от доставляемаго
сном покоя и укрепления. Сон не меньше яств питает наши тела, как видно из следующаго: часто, видим мы, голод переносят
в продолжение многих дней, а без сна невозможно пробыть и немного дней. Ночь также прохлаждает и уничтожает в нас тот
жар, который скопляется в течение дня частию от солнечных лучей, частию от дневных трудов, и таким образом возстановляет
в нас опять бодрость на труды, а в зимнее время своею продолжительностью она еще более доставляет нам покою и отрады,
заставляя нас быть под домашнею кровлей. И темнота сделана принадлежностию этого времени не напрасно и не без цели, но
для большаго успокоения. Как сердобольныя матери, желая усыпить безпокойных детей, берут их в свои объятия и, накинув на
глаза их покрывало, усыпляют их: так и Бог, распростерши по вселенной темноту, как бы какой покров, успокоивает людей от
трудов. Если бы этого не было, то мы все надорвались бы от суетливости или чрезмернаго сребролюбия и от трудов; а теперь
нас поневоле (ночь) отрывает от занятий. И такой закон (природы) не только тела наши возстановляет, но и душу не меньше
тел. Говорить ли о тишине и спокойствии в это время? Как тогда все полно молчания, свободно от шума, не слышно ничьего
крика, как это бывает днем, когда одни скорбят от бедности, другие жалуются на обиду, иные оплакивают болезнь и
повреждения тела, другие смерть родных, иные потерю денег, иные другое какое-либо человеческое несчастие, которых так
много! От всех этих несчастий, как бы от треволнений, ночь избавляет род человеческий и успокоивает в своей пристани.
Таковы блага нам от ночи; а блага, доставляемыя днем, известны всем нам. Что сказать об удобстве сообщений, которым мы
пользуемся? Дабы продолжительность путешествия не отвращала нас от сообщения друга с другом, Бог проложил по всей земле
кратчайший путь для нас - море, чтобы мы, живя во вселенной, как бы в одном доме, часто приходили друг к другу и каждый,
легко сообщая ближнему свое, получал обратно находящееся у него, и таким образом, занимая малую часть земли, наслаждался
благами всех стран, как бы обладатель всей земли; подобно тому, как за богатым столом каждый гость может и сам
предложенное ему подать далеко седящему, и от него получить лежащее перед ним, только протянув руку. Если кто станет
исчислять и прочия все (блага), то найдет неизреченное множество их, не исчислит и малой части; потому что, как может
человек измерить безпредельную премудрость Божию? Представь себе только разные роды растений плодоносных, безплодных,
растущих в пустынях, в местах обитаемых, на горах, на равнинах; посмотри на разнообразие в семенах, в травах, в цветах,
в животных земных, в земноводных, в морских; вспомни, что все видимое создано для нас - небо, земля, море и все, что в
них. Как если бы кто построил себе блестящий дворец, украшенный множеством золота и сияющий ярким блеском камней, так и
Бог, создав мир, ввел в него человека, чтобы он царствовал над всем. И еще более удивительно то, что кровлю этого здания
(Бог) устроил не из камней, но составил ее из другого драгоценнейшаго вещества, и зажег огонь не на золотом светильнике,
но, спустив светила сверху, повелел им протекать по кровле этого здания, чтобы мы получали не только пользу, но и
великое удовольствие; а землю распростер в виде богатой трапезы. Все это Бог дал человеку, еще не сделавшему ничего
добраго. Хотя человек, после такого дара, оказался неблагодарным своему Благодетелю, однако Бог не лишил его чести, а
только изгнал из рая и этим наказал, чтобы воспрепятствовать дальнейшему возрастанию неблагодарности и удержать его от
стремления к худшему. Обо всем этом помышляя, и, как движимый Духом Божиим, созерцая и многое сверх того, - и то, что
было от начала (мира), и что бывает каждодневно, и то, что бывает с каждым порознь, и что со всеми вместе, и то, что
происходит явно, и что втайне еще больше явнаго, а также дела домостроительства Единороднаго Сына Божия и будущия блага,
обозревая вообще все и во всем находя и созерцая неизреченную любовь Божию, апостол, как бы низвергшись в неизмеримую
бездну, постиг, сколь многим и великим он был обязан (Богу), и не воздал Ему и малейшей части. Поэтому он и сказал
упомянутыя слова, с великим тщанием изследовал и малая согрешения свои, а добрыя дела предавал забвению (1 Кор. IV, 4).
А мы не так; но о грехах, сколь они ни многочисленны и ни велики, мы и не говорим, и не помним; а если сделаем
какое-нибудь малое доброе дело, то выказываем его повсюду и не перестаем хвастать и надмеваться дотоле, пока не
упраздним тщеславием и самое малое добро. Имея это в виду, и Давид говорил: что есть человек, яко помниши
его (Псал. VIII, 5)? Кроме того, обвиняя человека и в неблагодарности, он говорил: человек, в чести
сый, не разуме: приложися скотом несмысленным, и уподобися им (Псал. XLVIII, 13).