41. Для чего же Он позволил это
иудеям? Для того, чтобы они не враждовали друг с другом, чтобы родственною кровию не наполняли своих жилищ. Что лучше
было, скажи мне, для сделавшейся ненавистною - быть ли изгнанною вон, или быть убитою внутри дома? А последнее они
сделали бы, если бы им не дозволено было изгонять. Посему (Господь) и говорит: аще возненавидиши,
отпусти (Втор. XXIV, 1-3). Когда же Он беседует с кроткими и такими, которым не позволяет даже гневаться, то
говорит:
аще ли же разлучится, да пребывает безбрачна (1 Кор. VII, 11). Видишь ли стеснение,
неизбежное рабство, связывающия обоих узы? Поистине брак есть узы, не только по причине множества забот и ежедневных
неудовольствий, но и потому, что подчиняет супругов друг другу хуже всякаго раба. Обладати будет,
говорит (Господь), муж женою (Быт. III, 16). А какая польза от этого обладания? Оно также и его делает рабом обладаемой,
составляя некоторое новое и необыкновенное воздаяние посредством рабства; как ноги беглецов, быв связаны и сами по себе,
и еще привязаны одне к другим какою-нибудь небольшою цепью, прикрепленною обоими концами к оковам, не могут ступать
свободно, потому что каждый из них принужден следовать за другим; так и души супругов, имея и свои особыя заботы, имеют
и другое стеснение, происходящее от союза друг с другом, сдерживающее их хуже всякой цепи и отнимающее свободу у обоих
тем, что не предоставляет начальство кому-нибудь одному из них, но разделяет власть между обоими. И так где те, которые
за наслаждение удовольствием готовы переносить всякое осуждение? Не малая часть удовольствия сокращается от взаимных
огорчений и распрей, часто продолжающихся в течение долгаго времени. И самое рабство, заставляющее одного невольно
переносить своенравность другого, в состоянии помрачить всякое наслаждение. Посему и блаженный (Павел) сначала
укоризненными словами удерживал стремление к сладострастию: блудодеяния ради, для избежания
невоздержания и разжжения; но зная, что эти слова осуждения для многих малозначительны, потом для обуздания их
прибавляет более сильныя выражения. Посему и ученики (Христовы) нашли нужным сказать: лучше есть не
женитися (Матф. XIX, 10), в виду того, что ни который из супругов не властен над самим собою. И это
предлагается уже не как увещание или совет, но как обязательное повеление и заповедь. Только вступать, или не вступать в
брак зависит от нас; а то, что последует за браком, уже не в нашей власти, но волею или неволею нужно переносить
рабство. Почему? Потому, что мы не по неведению избираем это подчинение, но, очень хорошо зная его права и законы,
добровольно подвергаем себя этому игу. Затем сказавши о живущих с неверными женами, изложив подробно все законы о браке,
вставив речь и о рабах и достаточно утешив их тем, что этим рабством не унижается их духовное благородство, он переходит
наконец к словам о девстве, которыя и прежде соблюдал в себе и старался посеять, а теперь открыл, хотя не утерпев, не
умолчал об этом и в словах о браке; ибо кратко и в разных местах он поместил слова (о девстве) и в этом последнем
увещании, и таким прекрасным способом приготовив наш слух и предрасположив ум, сделал превосходное введение к речи (о
девстве). После увещания рабам, - ценою, говорит он, куплени есте, не будите раби
человеком (1 Кор. VII, 23), - напомнив о благодеянии нам Господа, и этим воскресив и вознесши на небо умы
всех, он потом и излагает учение о девстве, выражаясь такими словами: о девах же повеления Господня не имам,
совет же даю, яко помилован от Господа верен быти (1 Кор. VII, 25). Хотя он также не имел повеления
относительно верных, сопрягающихся с неверными, однако о них с великою властию дает закон и пишет так: прочим
же аз глаголю, а не Господь: аще который брат жену имать неверну, и та благоволит жити с ними да не оставляет ея
(ст. 12). Почему же и относительно дев ты не объявляешь того же? Потому что Христос относительно этого дал
ясное постановление, запрещая вводить девство, как обязательную заповедь; ибо слова Его:
"могий вместити да вместит" предоставляют слушателю
власть выбора. Беседуя о воздержании, апостол говорит: хощу, да вси человецы будут, якоже аз, в
воздержании; и еще: глаголю же безбрачным и вдовицам: добро им есть, аще пребудут, якоже и аз (1
Кор. VII, 7-8); говоря же о девстве, он нигде не упоминает о самом себе. Потому он и говорит весьма скромно и с великою
осторожностию, что сам не совершал этого подвига. Повеления, говорит он, не
имам. Сперва предоставив выбор и хорошо настроив слушателя, он потом и преподает совет. Так как самое
название девства тотчас указывает на великий подвиг, то он не тотчас переходит к этому увещанию, но привлекши к себе
ученика сначала посредством выбора и приготовив душу его к послушанию и покорности, он потом уже делает предложение. Ты
слышал, что девство есть название многих трудов и подвигов, но не бойся; оно не есть повеление и не вводится как
обязательная заповедь, но тем, которые принимают его на себя добровольно и по избранию, оно воздает собственными
благами, возлагая на голову их блестящий и доброцветный венец; тех же, которые отказываются и не желают принять его, оно
не наказывает и не принуждает к тому против воли. И не только этим он сделал слово свое необременительным и приятным, но
и указанием на то, что благодать этого подвига дается не от него, но от Христа. Он не сказал о девах; я не повелеваю,
но: повеления не имам; и как бы так говорил: если бы я предлагал такое увещание, руководясь
человеческими разсуждениями, то не следовало бы решаться на это; но так как это угодно Богу, то залог безопасности
надежен; я же лишен власти давать подобныя повеления; но если вы хотите выслушать меня, как равнаго вам раба, то
совет даю, яко помилован от Господа верен быти (1 Кор. VII, 25). Здесь достойно удивления великое
искусство и благоразумие блаженнаго (Павла), как он, находясь среди двух необходимостей и противоположностей, -
представить собственную личность, для того, чтобы совет стал удобоприемлемым и не сказать о себе ничего лишняго, - так
как сам он не имел этой добродетели, - в кратких словах достиг того и другого; ибо словами: яко помилован
он как бы выставляет самого себя, а тем, что не выставляет себя с более блистательной стороны, уничижает и
смиряет себя.