3. "Остановись, сказал я, остановись; довольно для нас и этих разсказов, чтобы мне не совсем
лишиться дыхания; дай мне уйти хотя с небольшою силою. Приказание твое непременно будет исполнено; только не прибавляй
нам никакого другого разсказа, но уйди и молись, чтобы разсеялось облако моего уныния и получил я от Бога, против
Котораго ведется эта война, некоторую помощь к уврачеванию возстающих на Него; а Он, конечно, подаст, как
человеколюбивый и не хотящий
смерти грешника, но еже обратитися и живу быти ему (Иезек. XXXIII, 11;
XVIII, 32). Таким образом отослав его, я приступил к этому слову. Конечно, если бы зло состояло только в том, что святые
Божии и дивные мужи бывают схватываемы и терзаемы, влекомы на судилища и подвергаемы побоям и другим страданиям, о
которых я сейчас разсказал, а на главу виновников такого буйства не обращалось никакого вреда; то я не только не стал бы
скорбеть о случившемся, но еще весьма много и с удовольствием посмеялся бы этому. Так малыя дети, когда безвредно бьют
матерей, возбуждают большой смех в тех, кого они бьют, и чем с большею раздражительностию делают это, тем более
доставляют матерям удовольствия, так что оне заливаются и надрываются от смеха, когда же дитя, делая это часто и
порывисто, поранит себя или булавкою воткнутою в матерней одежде около пояса, или иголкою на груди матери, задевшею за
руку дитяти: тогда уже мать, перестав смеяться, предается скорби больше самого пораненнаго и то лечит рану, то с сильною
угрозою запрещает ему делать это впредь, чтобы опять не потерпеть того же самаго. Так же и мы поступили бы, если бы
видели в том деле детскую раздражительность и удар младенческий, не причиняющий им большого вреда. Но так как эти люди,
хотя теперь, в пылу гнева, не предчувствуют, но спустя немного будут плакать, стонать и рыдать, не таким рыданием, как
малыя дети, но тем, что во тьме кромешной, что в огне неугасимом; то и мы с своей стороны сделаем то же, что - матери, с
тем только различием от них, что не с угрозою и бранью, как оне, но с ласковостию и полною кротостию скажем этим детям:
"от этого святым мужам нет никакого вреда, напротив еще высшая награда и большее дерзновение; если мы станем говорить о
будущих благах, вы, может быть, еще будете много смеяться, так как привыкли всегда над этим смеяться; а настоящему, хотя
бы вы в тысячу раз более любили смеяться, вы непременно поверите, потому что не можете не верить, если бы и хотели,
когда самыя дела говорят против вас. Вы, конечно, слыхали о Нероне (этот человек был знаменит развратом; он первый и
один при такой своей власти изобрел какие-то новые виды безчинства и распутства). Этот Нерон, обвиняя блаженного Павла
(который был ему современником) за то же самое, за что и вы - этих святых мужей (Павел, убедив самую любимую наложницу
его принять учение веры, вместе с тем убедил ее прервать и нечистую с ним связь), обвиняя его за это, и называя и
губителем, и обманщиком, и другими такими же именами, какие вы даете (отшельникам), сперва заключил его в узы, а как не
мог заставить его, чтобы он перестал давать советы девице, то предал наконец смерти. Какой же отсюда произошел вред
страдальцу? И какая польза злодею? Напротив, какой не было пользы умерщвленному тогда Павлу, и какого не было вреда
убийце Нерону? Первый не воспевается ли во всей вселенной, как ангел (говорю пока о настоящем), а последний не
проклят-ли всеми, как губитель и свирепый демон?"