Полное собрание сочинений. Том 15. Война и мир. Черновые редакции и варианты. Часть третья

В прошедшем же свобода человека есть только наше ложное представление.

Вопросы о том, что есть этот бесконечно малый момент свободы в настоящем, как оно относится к божеству, может ли оно быть вне времени — суть вопросы философские. Но вопрос ограничения свободы временем есть вопрос исторический. Историк рассматривает человека во времени.

Свобода человека, как момент настоящего, не относится до истории. История имеет дело с прошедшим. ¹⁷⁴⁶

В прошедшем же ¹⁷⁴⁷свобода человека есть только ложное представление.

И для истории человек подлежит закону необходимости. ¹⁷⁴⁸

Итак, ¹⁷⁴⁹новая история без верования в непосредственное участие божества в исторической деятельности народов, ¹⁷⁵⁰продолжая изучать только единичных исторических лиц, допустила влияние этих лиц на массы. Влияние это не объясняется разумом и опровергается самой историей. Лица исторические не руководят массами и даже не выражают своей деятельностью деятельность масс. Связь, существующая между выражением воли исторических лиц и движением масс, заключается только в зависимости предшествующего выражения воли какого-нибудь лица от события. Свобода человека ограничена временем. Свобода человека в прошедшем есть только ложное представление. История имеет предметом прошедшую деятельность людей и потому не может рассматривать людей иначе, как несвободными.

Последнее положение о несвободе человека в истории служит объяснением всех недоразумений истории.

Если история допускала, что единичные люди могли управлять массами, то основанием этого воззрения служило только признание за этими людьми свободы, не ограниченной временем, свободы вне времени, то есть божественной свободы.

Если история, описывая деятельность людей, осуждала и оправдывала их по степени совпадения их деятельности с предвзятым идеалом, то основанием их воззрения было признание свободы человека в прошедшем, то есть возможности поступить так или иначе.

Если история допускала, что выражение воли человека — приказание — было причиной события, то основанием этого воззрения было признание того, что человек действует свободно вне условий времени.

Если предмет изучения истории ограничивался ¹⁷⁵¹одним человеком, то основанием тому было признание свободы людей вне времени, так как соединить в одно действие ¹⁷⁵²несколько людей, ¹⁷⁵³действующих свободно, представлялось невозможным. Признание закона, ¹⁷⁵⁴ограничение свободы временем в истории уничтожает одинаково и понятие об управлении единичными людьми массами, ¹⁷⁵⁵и понятие о том, чтобы одно лицо могло быть причиною или даже выражением движения масс.

Все люди во времени владеют только одним, бесконечно малым элементом свободы, следовательно все людские произволы равны между собою и ни один из них не может ¹⁷⁵⁶быть сильнее другого.

Всякое историческое событие есть произведение одного и того же момента ¹⁷⁵⁷времени, в котором выразились бесконечно малые элементы свободы всех людей, следовательно все люди ¹⁷⁵⁸неразрывно связаны между собой каждым моментом времени, и момент деятельности не только одного, но 99/100 всех людей не может объяснить события.

Если на наших глазах 10 человек прикованы на одну цепь, мы понимаем, что изучение движений одного человека или даже 9 не объяснит нам движения всех скованных: мы должны рассматривать движение всехскованных, чтобы найти общие свойства или законы их движения.

Если ¹⁷⁵⁹тело имеет свойства притяжения, то мы не можем иначе найти законы притяжения, как допустив, что всечастицы одинаково, как бы мы ни дробили их, имеют общее телу свойство.

Люди в истории скованы между собой неразрывной цепью одного момента настоящего для всех, в котором проявляется бесконечно малый, равный друг другу элемент свободы. И потому, ¹⁷⁶⁰рассматривая движение человечества, мы должны допустить, что причины движения лежат в ¹⁷⁶¹двигающемся во времени моменте настоящего, в котором ¹⁷⁶²выражаются одинаково все бесконечно малые моменты свободы всех людей. Признав таким образом причиною движения бесконечно малое, мы приходим к убеждению в недоступности для нас причины (как и во всех науках), скрывающейся в бесконечном.

Чем больше мы будем дробить элементы истории, тем недоступнее нам будет представляться причина.

По этому пути шли все науки человеческие. Но, придя к бесконечно малому, математика, точнейшая из наук, оставляет процесс дробления и приступает к новому процессу — суммования неизвестных, бесконечно малых, т. е., отступая от понятия причины, отыскивает закон, т. е. свойство, общее всем неизвестным, бесконечно малым элементам.