Полное собрание сочинений. Том 17. Зимние перезвоны

«До чего докатились — поп, церковь! Вы ж коммунисты!» Выстроенная церковь как-то ночью сгорела. «Либералы» приступили к строительству новой. А «консерваторы» плюнули и решили выделиться из общины — разбрелись по маленьким деревенькам, туда, где поглубже. Из шестидесяти двадцать семей уехало. Произошел маленький новый раскол.

Я говорил с несколькими из уехавших. Где, по-ихнему, лучше живут — в Николаевске или «на выселках»? «У них каша погуще, а вера крепче у нас» — таков был ответ. Я сказал об этом отцу Кондратию. Он улыбнулся: «Каждый говорит как разумеет».

В день отъезда из Николаевска утром мы проснулись с Андреем от колокольного звона.

Вспомнили: в церкви должны быть крестины. И поспешили посмотреть это таинство.

Церковь была пустой. Три старушки и мать новорожденного — крупная, тучная женщина — стояли близко у входа. Крестный отец — мальчонка тринадцати лет — держал на руках белый, оглашавший церковь криками сверток. Поп с дьяконом скороговоркой приобщали новорожденного к вере. «Младенец Маврикий, отрекаешься ли ты от сатаны?» — спрашивал отец Кондратий. «Отрекаюсь!» — отвечал за младенца крестный. Рядом стояли два братца новорожденного — крепкие, как боровички, карапузы. Они так сладко зевали, что даже поп улыбнулся, крестом осенил недоспавших свидетелей приобщения брата к жизни.

— Ну вот и все. Все честь по чести. Голосист малый. Хорошим рыбаком или плотником будет.

— А если в космонавты захочет? — сказал я Кондратию Сазонтьевичу, закончившему обряд.

— На все воля Божья. Все им предначертано.

И мы присели на скамейке у церкви, закончив наши беседы о великом пути общины сюда, на Аляску.

Гляжу на карту, очень подробную карту Аляски, деревни Николаевск нет и на ней — мала деревенька. Я вычислил ее место и поставил кружок. Интересно было там побывать. И много я передумал сейчас, сидя в подмосковной избе над этим писанием. Люди одного с нами корня.

Какую жизнь осилили! Сколько всего вынесли, претерпели! И не сломились. Сколько раз начинали с нуля, с пепелища, и побеждали.

Не забуду умного, работящего попа-мужика Кондратия Фефелова. Стоит — богатырь и телом, и духом. С навыком землепашца, вооруженный лишь трудолюбием, родным языком, молитвой и здравым смыслом — на бога надейся, а сам не плошай, не потерялся он в жизни, не сгинул на фантастически длинной дороге. Крестьянин — плотник — рыбак, он крепко стоит на ногах и приготовил к жизни — шутка сказать — двенадцать детей! «Руки не были связаны, сил не жалел, и совесть чиста», — сказал он о прожитом. Пример для нас и укор — это жизнь обыкновенного русского человека. Поклонимся ему из нашего далека.

 _{Фото автора. 9 февраля 1991 г.}

Хижина Джека Лондона

(Семь недель на Аляске)

Речь пойдет о Джеке Лондоне.

Наше представление об Аляске с юности связано с этим именем. Большинство знает об этом далеком крае лишь то, что было рассказано Лондоном. Рассказано так ярко и впечатляюще, что некоторые символы повествования хранятся в памяти уже нескольких поколений.

Речка Клондайк, река Юкон, Сороковая Миля, ручей Эльдорадо, городок золотоискателей Доусон, клички и имена: Белый Клык, Ситка Чарли, образы: Белое Безмолвие… Я прочел «аляскинского» Джека Лондона рано. Мне кажется, родившись, я уже знал его знаменитых героев. И когда появилась возможность путешествия по Аляске, достал с полки Лондона.

Признаюсь, к чтению приступил с некоторой тревогой. Романтика юности сделала его любимым писателем. А вдруг теперь, взрослый человек, я обнаружу лишь «чтение для юношества»? Начал читать… И не мог оторваться. Нет, никакого разочарования. Первоклассный писатель!

Читая Лондона, я ползал по карте, отыскивая упомянутые им географические названия, и грустно вздыхал — все описанные события происходили в районе Аляски, ныне принадлежащей Канаде. И вдруг неожиданный подарок. Мой друг, сенатор Аляски Джон Бинклей, услышав о популярности Лондона в нашей стране и моем страстном желании побывать на Клондайке, сказал:

— Мы слетаем туда!

— Но ведь это Канада…

— Слетаем…

Полет из Фэрбанкса длился менее двух часов. Сначала держались курса вверх по течению Тананы, реки, не единожды Лондоном упомянутой.

Расставшись с Тананой, пересекаем границу Канады и летим чуть севернее, к Юкону, который нас приведет в Доусон. Еловые леса, прошитые сверкающими нитями ручейков, проплывают внизу. И вот он, Юкон. Молочно-белый, в лесной синеве в отличие от Тананы течет он единым глубоким руслом, пустынный и нелюдимый.

Летим, повторяя изгибы реки. И вот Джон уже пишет в воздухе пальцем: «Сороковая Миля!» Сороковая Миля… Джон делает круг, чтобы я лучше мог рассмотреть и снять местечко на Юконе, где во время золотой лихорадки был лагерь, Лондон в него заглядывал и донес до нас страсти, кипевшие тут без малого сто лет назад.

Отсюда до Доусона уже рукой подать. Летим по течению Юкона, наблюдая сверху сумрачные его берега, острова, идущие друг за другом, как баржи. Судов никаких, даже лодок не видно…