Полное собрание сочинений. Том 17. Зимние перезвоны

— Ох, знавали, Василь Михалыч, знавали, — вздохнула хозяйка Соломия Григорьевна. — Хлебную корку, как конфетку, сосали, рыбные головы на пристани подбирали.

Фото на память.

Хозяйка дома одета в просторный зеленого цвета праздничный сарафан. Муж, Анисим Стафеевич, сел за стол в вышитой красной рубахе.

Телом глава семейства крупен, в бороде уже седина, высокий лоб увеличен еще и лысиной. Говорит несколько резковато, и Соломия, видимо, по привычке смягчает суждения мужа. Обоим за пятьдесят. Поженились двадцати лет в Бразилии. И тяжкий путь общины от Приморья сюда, на Аляску, это и путь Калугиных. Их родители на Амуре жили в деревне Каменка. В Китае деревенька называлась Романовка. О том, что было в Романовке в сорок пятом, Анисим говорит одним словом: «Злодейство!» Соломия, на глазах у которой уводили корову, вспоминает, как убивалась мать: «Шестеро их, поглядите! Отца забрали и теперь на голод их обрекаете». Может быть, из-за мягкого, всепрощающего характера, может, не желая гостя задеть, она поправляет сужденья Анисима:

— Разные были люди. Было злодейство. А было и милосердие.

Сюда, на Аляску, Калугины прибыли с шестью ребятишками.

— Восемь месяцев жили в палатке, пока рубили избу. Снег выпал. Сердце заходится, как вспомнишь, что пережили…

Кормил семью Анисим плотницким делом. Работа эта нужна Аляске везде — хорошему плотнику платят тридцать долларов в час. И семья быстро поднялась на ноги — стали помогать подраставшие дети. Дом Калугиных не лучше, но и не хуже других. Анисим провел меня по комнатам с сундуками и зеркалами, по сеням и кладовкам, где стояли соленья, варенья, ящики с лимонадом, грушами и бананами. Соломия Григорьевна с гордостью показала свой огород — единственный в деревне, где растет все, что может тут расти.

«Привыкла к земле, не могу без этой радости обходиться». Держат Калугины и корову — «Свое молоко с покупным не сравнишь». По семейной раскладке — каждому свое дело — корова на попеченье дочери, двадцатилетней Марины. Для ребятишек — «чтобы не отвыкали» — держат Калугины лошадь, кажется, единственную теперь в деревне, и с теми же воспитательными целями завели трактор. Держат в доме винтовку и два пистолета. Это обычай аляскинской жизни, а в Николаевске обычаем не сошли нужным пренебрегать. С оружием возятся старшие сыновья. Анисим, промышлявший ранее зверя, тут к охоте поохладел, разве что ради мяса застрелит одного-двух лосей — «они тут рядом, даже в огород забредают».

— Живем теперь — грех пожаловаться: двенадцать детей и четыре автомобиля!

Эту фразу Анисим с шутливой гордостью произносит, как я почувствовал, не в первый раз. Что ж, законная гордость. В ней все — мужское достоинство и отвага не склонившего головы перед жизнью — непростое дело растить, приобщать к жизни такую ораву. А четыре автомобиля, трактор, мопеды, велосипеды — это лишь часть жизненного достатка семьи Калугиных. Главное приобретение сделано недавно.

Не оставляя плотницкого дела, решил Анисим Стафеевич по примеру общинников обзавестись судном. Зажиток для этого был. С некоторым риском занял еще двадцать пять тысяч. Купил. И тут же обновил покупку — сходил на первый промысел. И сразу удачно. За один раз поймали палтуса столько, что сразу «долг целиком — с шеи долой».

В воскресенье после полудня вся рыбацкая братия Николаевска решила устроить пикник на воде. Я был на него приглашен и мог наблюдать, как «Волга», «Кавказ», «Гусь» и «Русак», маневрируя в гуще лодок и кораблей, уходили из порта. На одном судне в рясе капитаном стоял Кондратий Сазонтьевич Фефелов. Другим правил дьякон, тоже Фефелов, Павел Степанович.

Анисим Стафеевич с сыном показывали мне новое судно. «Управлять можно с четырех точек: хочешь — с мостика, хочешь — с кухни… На эту кнопку нажал — пойдет прямо на буй, будь он даже около Алеутской гряды. Тут нажал — тотчас Соломия из дома откликается». Показали мне снасть — девятимильный шнур-перемет с тремя тысячами крючков. Рассказали, сколько часов уходит на оснастку крючков наживкой, сколько рыбы вмещает трюм-холодильник.

— А что сейчас дальняя Каменка и Романовка?

— Не знаю. А хотелось бы поглядеть…

Один из сыновей Калугиных недавно летал с туристской группой в Москву. Вернувшись, много рассказывал интересного. И, видимо, вспоминая этот рассказ, Анисим спросил:

— С едой в Москве плохо?

Я рассказал.

— Да-а… — сказал старовер, вкладывая в это «да-а» много всякого смысла.

Соломия Григорьевна расстелила на палубе скатерть к обеду. Сыновья Калугиных палили из скорострельной винтовки по банке кока-колы, брошенной в воду. А отец наслаждался управлением катером. Я залюбовался, наблюдая его стоящим на мостике. Встречный вечер облепил по телу его рубаху, снес в сторону бороду, руки плотника летали на рулевом колесе.

— Соломия! — крикнул он сверху. — Иди покрути…

— Да ну тебя, не бабье дело…

— Тятя, дай мне! — завизжал Поликарп…

Поликарп родился тут, на Аляске. Для этого старовера, говорящего по-английски, прошлое отца с матерью — как вспученный водяной след бегущего по волнам катера.