Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»

Онъ ждалъ, что она выйдетъ къ нему въ столовую, но она не вышла, хотя онъ слышалъ, что она встала. Ему нужно было ѣхать въ тоже утро по службѣ, и до этаго хотѣлось видѣть ее, чтобы отношенія ихъ были опредѣлены, и потому онъ прошелъ къ ней. Она была одѣта и сидѣла въ длинномъ креслѣ, читая.[985] Она увидала его, хотѣла встать, раздумала, встала, и лицо ея вспыхнуло. Она не смотрѣла на него, но взглядывала и опускала глаза, какъ загнанный звѣрь, который не имѣетъ силы бѣжать и видитъ приближеніе ужаснаго. Это было всетаки лучше того, что онъ ждалъ, судя по послѣднему разговору, гдѣ она отчаянно и смѣло высказала ему свою любовь.

Лицо его было спокойно и строго.

– Вы нездоровы, – сказалъ онъ, глядя на ея похудѣвшее и опустившееся лицо съ горящими глазами. Онъ взялъ ея руку и поцѣловалъ. Она поняла, что онъ это дѣлалъ потому, что онъ долженъ будетъ это дѣлать при другихъ. – Очень жаль, – прибавилъ онъ, не дожидаясь отвѣта. И сѣлъ подлѣ нея.

– Да, я нездорова… Но нѣтъ…

Она замолчала, чувствуя, что не можетъ говорить съ нимъ ни о чемъ, прежде чѣмъ не пойметъ, что будетъ и чего онъ отъ нея потребуетъ.

– Алексѣй Александровичъ, – сказала она, взглядывая на него и не опуская глазъ подъ его стекляннымъ, какъ ей казалось, взглядомъ. – Я преступная женщина, я дурная женщина; но я тоже, что я была, что я сказала вамъ въ Красномъ, и я не могу ничего перемѣнить....

– Я васъ не спрашивалъ объ этомъ, – сказалъ онъ спокойно, но только сопнувъ носомъ, – я такъ и предполагал, но, какъ я вамъ говорилъ тогда и писалъ, я теперь повторяю, что я не обязанъ этаго знать. Я игнорирую это. Не всѣ жены такъ добры, какъ вы, чтобы такъ спѣшить сообщать это пріятное извѣстіе мужьямъ. Я игнорирую это до тѣхъ поръ, пока свѣтъ не знаетъ этаго, пока имя мое не опозорено. И потому я только предупреждаю васъ, что наши отношенія должны быть такія, какія они всегда были, и что только въ томъ случаѣ, если вы компрометируете себя, я долженъ буду принять мѣры, чтобы оградить свою честь.

– Но отношенія наши не могутъ быть такими, какъ всегда, – заговорила она, теперь уже не стыдясь смотрѣть на него. Отвращеніе къ нему преодолѣло въ ней стыдъ, когда она увидала это пергаментовое лицо, эти спокойные жесты, услыхала трескъ суставовъ и этотъ пронзительный дѣтскій голосъ[986] sneering.[987] – Я не могу быть вашей женой, когда я....

– Почему же? я не вижу, – отвѣчалъ онъ. – Это малѣйшая уступка за ту, которую я дѣлаю.

Она вскрикнула и вскочила, какъ будто дотронулась до лейденской банки.

– Вы не понимаете этаго униженія, этой…

– Не понимаю, какъ, имѣя столько независимости, какъ вы, объявляя мужу о своей невѣрности и не находя въ этомъ ничего унизительнаго, вы находите унизительнымъ то, чтобы исполнять въ отношеніи мужа обязанности жены.

– Да вы… Нѣтъ, я не могу говорить съ вами. Вы не поймете…

– Извольте, я уступаю и это. Я прошу объ одномъ и требую того, чтобы я не встрѣчалъ здѣсь этаго человѣка и чтобы вы вели такъ, чтобы ни свѣтъ, ни прислуга не могли обвинить васъ. Кажется, это немного. И за это вы будете пользоваться правами честной жены, не исполняя ея обязанностей.

Такъ кончилось первое[988] объясненіе между супругами. Они жили въ одномъ домѣ, встрѣчались каждый день. Алексѣй Александровичъ за правило поставилъ каждый день видѣть жену, но избѣгалъ обѣдовъ дома. Вронской никогда не встрѣчался Алексѣю Александровичу въ его домѣ, Анна видала его у Бетси и въ свѣтѣ и изрѣдка назначала ему свиданія внѣ дома. Къ себѣ она никогда не звала его.

Положеніе было мучительное для всѣхъ троихъ,[989] и ни одинъ изъ нихъ не въ силахъ бы былъ прожить и одного дня въ этомъ положеніи, если бы не ожидалъ, что оно измѣнится, а что это временное, горестное затрудненіе, которое пройдетъ. Вронской ждалъ того, что она рѣшится наконецъ оставить мужа и соединиться съ нимъ. Алексѣй Александровичъ ждалъ, что она опомнится и что это пройдетъ, какъ и все проходитъ: тѣ, которые говорили про это, забудутъ, и семейная жизнь его по прежнему будетъ благообразная и приличная. Анна, отъ которой зависѣло это положеніе, тоже переносила это положеніе, которое болѣе всего было мучительно для нея только потому, что она не только ждала, но твердо была увѣрена, что очень скоро все это развяжется и уяснится. Она рѣшительно не знала, что развяжетъ это положеніе, но твердо была увѣрена, что это что то придетъ очень скоро, каждый день она ждала, что это случится.

Въ концѣ зимы Вронской былъ у Бетси, ожидая встрѣтить у нея Анну, но ее не было, и на другой день онъ получилъ черезъ Бетси отъ нея записку: «Я больна и несчастлива, я не могу болѣе выѣзжать, но и не могу болѣе не видать васъ. Пріѣзжайте вечеромъ въ 7 часовъ. Алексѣй Александровичъ ѣдетъ на совѣтъ въ 7 часовъ». Въ этотъ самый день Вронской долженъ былъ присутствовать на прощальномъ обѣдѣ, который товарищи давали выходившему изъ полка офицеру.

* № 68 (рук. № 38).