Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»

Оставшись одинъ, Алексѣй Александровичъ сталъ уже спокойно обдумывать свое положеніе и въ первый разъ вполнѣ понялъ, что нельзя уже скрывать отъ самаго себя свое положеніе: фактъ какъ бы офиціяльно былъ заявленъ ему – поступило заявленіе въ правильной, опредѣленной формѣ и требовало, какъ входящее, своего соотвѣтственнаго исходящаго. Алексѣй Александровичъ рекапитюлировалъ ходъ дѣла и задумался о томъ рѣшеніи, которое нужно принять.[1027] Ему представлялись слѣдующія рѣшенія: первое – вызвать его на дуэль и убить его или быть убитымъ. Второе: взять ее властью мужа – прекратить ее отношенія съ этимъ человѣкомъ и дѣйствовать на нее властью и увѣщаніемъ и третье: разводъ. Отряхнуться отъ грязи, въ которую наступилъ, и идти своей дорогой.[1028] Но кромѣ этихъ 3-хъ выходовъ, представлявшихся ему, – пресѣченія и исправленія и развода, ему въ первыя же минуты наравнѣ съ этими тремя выходами представлялся и четвертый, на который онъ въ первыя минуты не обратилъ вниманія. Выходъ этотъ состоялъ въ томъ, чтобы поступить такъ, какъ поступаютъ съ входящими бумагами, которымъ не желаютъ дать хода, – т. е. отвѣтить исходящей, но такою, которая не измѣнила бы положенія вещей, а заставила бы входящую, исходящую дѣлать вѣчно ложный кругъ.[1029] Первый выходъ – вызовъ на дуэль Вронскаго[1030] – долго занималъ Алексѣя Александровича въ особенности потому, что нервы его были слабы и онъ безъ ужаса не могъ подумать о пистолетѣ, на него направленномъ, и никогда въ жизни не употреблялъ никакого оружія. Онъ давно и съ молоду боялся, не трусъ ли онъ, но, обдумавъ вопросъ со всѣхъ сторонъ, Алексѣй Александровичъ пришелъ къ заключенію, что онъ не можетъ это сдѣлать[1031] во первыхъ потому, что это было невозможно по средѣ, въ которой онъ жилъ, по своему прошедшему, по тому взгляду, который существовалъ на него.

«Дикій человѣкъ, тотъ, который можетъ драться на дуэли, подобенъ кометѣ, блуждающему тѣлу. Но я – я движусь не одинъ, я движусь въ связи съ цѣлой системой, я влеку и я увлекаемъ. Кого я возьму въ секунданты?»

Онъ перебралъ своихъ друзей. Странно было представить кого нибудь изъ нихъ участвующаго въ дуэли.

[1032]Вовторыхъ, это было невозможно потому, что Алексѣй Александровичъ зналъ себя. Ежели бы сейчасъ, сію минуту Вронской былъ бы тутъ, онъ смѣло бы вышелъ съ нимъ на барьеръ. Если бы даже послѣ,[1033] въ подобную минуту раздраженія (Алексѣй Александровичъ чувствовалъ, что онъ будетъ испытывать такія минуты), если бы сейчасъ, въ эту минуту раздраженія, Вронской былъ тутъ на лицо съ пистолетомъ, онъ бы выдержалъ и выстрѣлилъ. Но вызвать и ждать день, ночь (Алексѣй Александровичъ зналъ тотъ ходъ мыслей, который придетъ ему) – онъ чувствовалъ, что не могь этаго. Второй выходъ – пресѣченія и исправленія – былъ лучше по принципу, былъ болѣе схожъ съ тѣмъ складомъ характера, котораго онъ не имѣлъ, но который Графиня Лидія Ивановна и всѣ уважающiе его люди думали, что онъ имѣетъ, но привести его въ исполненіе онъ не видѣлъ никакой возможности. Для приведенія его въ исполненіе нужно было имѣть на нее нравственное вліяніе, а онъ чувствовалъ, что всегда не онъ, а она имѣла на него нравственное вліяніе, не онъ своимъ чувствомъ и умомъ обнималъ ее всю, со всѣми ее свойствами сердца и ума – она всегда была для него тайной, – а она, казалось, безъ малѣйшаго труда понимала его всего, съ его самыми тайными задушевными мыслями и внѣшними мельчайшими привычками характера. И теперь онъ, добродѣтельный, высокопоставленный, главное, совершенно правый человѣкъ, чувствовалъ, что она, преступная женщина, всетаки задавитъ его своимъ нравственнымъ вліяніемъ и что борьбы быть не можетъ. «Съ другой женщиной, менѣе испорченной, менѣе распущенной по породѣ, я бы долженъ былъ поступить такъ, – сказалъ онъ себѣ, – но съ ней не можетъ быть и рѣчи объ исправленіи».

Оставался послѣдній выходъ – развода. Но, несмотря на то что большинство дѣйствій Алексѣя Александровича имѣло своимъ источникомъ разсужденіе, что выходъ этотъ былъ самый разумный, Алексѣй Александровичъ, находясь въ серединѣ этаго вопроса, чувствуя всѣ его стороны, съ ужасомъ обдумывалъ подробности этаго выхода и не находилъ возможности привести его въ исполненіе. Для развода нужно признаніе вины однаго изъ супруговъ. О принятіи на себя вины не могло быть рѣчи, ибо это былъ бы обманъ передъ закономъ Божескимъ и человѣческимъ. Признаніе въ винѣ ея добровольное едва ли могло быть достигнуто: уличеніе ея въ винѣ было дѣйствіемъ низкимъ, неблагороднымъ и нехристіанскимъ. Въ обоихъ случаяхъ разводъ клалъ позоръ на имя и губилъ будущность сына, сына, котораго онъ ненавидѣлъ теперь, но котораго онъ долженъ былъ любить въ глазахъ людей, уважающихъ его. При томъ въ вопросѣ, поднятомъ въ обществѣ о разводѣ, Алексѣй Александровичъ и офиціально и частно всегда былъ противъ.