Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»

[Письмо мужа не вызвало въ ней того злого чувства, которое она прежде испытывала къ нему. Ей жалко стало мужа. Подъ офиціально административнымъ][1035] тономъ, которымъ было написано письмо, она почувствовала всю внутреннюю[1036] мучительную работу, которая вызвала письмо. Она поняла все то, что онъ хотѣлъ скрыть отъ нея, и ей стало жалко его. Но ей жалко было его, какъ бываетъ жалко страдающаго человѣка, которому помочь не въ нашей власти.

«Онъ правъ во всемъ, всемъ, – сказала она сама себѣ, – я во всемъ виновата. Но онъ несчастливъ, а я счастлива, и мнѣ жалко его. Но я не могу помочь ему».

Одно только было для нея важно въ этомъ письмѣ: это было то, что надо было ѣхать въ Петербургъ и измѣнить то полное счастье, которое она испытывала это послѣднее время.[1037]

Требованіе возвращенія ея къ мужу[1038] не навело ее на естественные вопросы о томъ, какъ она устроитъ теперь свою новую жизнь, не представило ей всю безвыходность своего положенія; оно представлялось ей только какъ[1039] непріятная помѣха ея теперешнему счастью.

«Ахъ какъ скучно, – подумала она. – Впрочемъ, нынче я увижу Алексѣя (подумала она о Вронскомъ) у Танищевой и скажу ему. Онъ скажетъ, что надо дѣлать». И тотчасъ же мысль ея обратилась къ ожиданію свиданія съ нимъ.[1040] И всѣ сомнѣнія, вопросы, все потонуло въ ожиданіи этаго, всегда какъ бы нового для нея счастья. Притомъ и некогда было думать: надо было одѣваться и ѣхать къ Танищевой.

Анна и всегда была одна изъ тѣхъ счастливыхъ женщинъ, которыя[1041] умѣютъ одѣваться; но теперь, въ послѣднее время,[1042] она сама чувствовала, что даръ этотъ еще увеличился. Чтобы она не надѣвала, все было ей къ лицу, все возбуждало[1043] въ другихъ желаніе надѣть тоже самое. Бетси говорила ей, что она необыкновенно похорошѣла, и Анна знала, что это было правда. Она знала это лучше всего потому, что, кромѣ чувства восхищенія, она видѣла въ Алексѣѣ чувство гордости зa нее. Она знала и по тому усилившемуся ухаживанію того стараго дипломата, который, со времени еще перваго появленія ея въ свѣтѣ, принялъ на себя роль влюбленнаго въ нее, и по той новой страсти, которую она знала, что возбудила въ молодомъ Танищевѣ, племянникѣ того, къ кому она ѣхала.

Когда она, одѣтая и довольная собой, сошла внизъ, М-еlle Cordon, гувернантка ея сына, встрѣтила ее съ просьбой опредѣлить время переѣзда съ дачи.

– Мнѣ необходимо сдѣлать распоряженія объ осеннемъ туалетѣ; а такъ [какъ] время переѣзда нашего становится неизвѣстнымъ…

«Что же это, не намекъ ли?» подумала Анна, и, прищуривъ глаза и гордо поднявъ голову…

– Почему вамъ кажется, что время переѣзда на дачу нынешній годъ болѣе неопредѣленно, чѣмъ прежде? Мы переѣдемъ какъ обыкновенно.[1044] Ахъ да, можетъ быть, вамъ нужны деньги? Мужъ прислалъ мнѣ нынче. – Она быстро сняла перчатки и достала деньги. – Сколько вамъ? Довольно? – прибавила она, замѣтивъ что M-elle Cordon покраснѣла. – Я не хотѣла васъ оскорбить, – прибавила она, улыбаясь, взявъ ее за руку и цѣлуя.

Француженка улыбалась и готова была плакать.

– Нѣтъ, мнѣ сказали.

– Не вѣрьте тому, что вамъ про меня говорятъ, и спрашивайте у меня все, что будете хотѣть знать.

Сережа,[1045] присутствуя при размолвкѣ его матери съ гувернанткой, стоялъ молча и хмурясь.

– Ну вотъ! – сказала Анна, запирая ящикъ и оставивъ въ рукѣ 10 рублевую бумажку. – А ты не смотри букой. Мы съ M-elle Cordon все помнимъ. Ты учился хорошо. И вотъ мы разбогатѣли. Завтра у тебя будетъ велосипедъ, какъ у Граковыхъ. Вы пошлете купить, неправда-ли? А теперь вы подите къ[1046] Танищевымъ и играй въ солдаты.[1047]

– Я это хотѣл[ъ] просить…

Анна поцѣловала улыбающагося сына,[1048] подошла къ столу.

– Нѣтъ, я не буду обѣдать [1 неразобр.] Вамъ оставить къ ужину.

– А вы не видали букетъ отъ князя? – сказала гувернантка.

– А! – сказала Анна улыбаясь, – нѣтъ, некогда. Ну такъ веселитесь хорошенько.

Она ужъ вышла садиться, ощупывая руку.

– Ахъ! – вскрикнула она покраснѣвъ.

– Что вы забыли? Я схожу, – сказала гувернантка.

– Я забыла, да, я забыла письмо и еще… Нѣтъ я сама, – и быстрымъ, быстрымъ шагомъ, наперегонку съ сыномъ, она побѣжала наверхъ.

И точно: письмо ея мужа лежало на окнѣ. Она взяла его, чтобы показать Алексѣю. Она довезла Сережу до поворота и[1049] улыбающаяся, красивая, веселая, какою онъ всегда помнилъ ее, разцѣловала, ссадила его и улыба[ясь] изчезла за поворотомъ.

* № 74 (рук. № 55).