Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»

Она не замѣтила или не хотѣла замѣтить его поклон[а] въ то время, какъ она проходила мимо его. Она повернулась къ нему, холодно[658] улыбаясь.

– Сейчасъ я къ вашимъ услугамъ, – сказала она ему, я не видѣлась еще съ старымъ другомъ. И вотъ на балѣ…

– Я думаю, Лидію Ивановну легче всего встрѣтить на балѣ, – сказалъ онъ улыбаясь.

– А вы знакомы?

– Съ кѣмъ мы не знакомы, – сказала Лидія Корсакова. – Насъ съ мужемъ знаютъ, какъ бѣлаго волка.

И она обратилась къ Аннѣ съ вопросомъ о ея мужѣ, о ней; она говорила съ ней и чувствовала его взглядъ. И взглядъ этотъ непріятно смущалъ ее. Подъ его взглядомъ она чувствовала свою наготу и стыдилась ея, – чувство, котораго она не испытывала съ давней дѣвичьей поры.[659] <Взглядъ его былъ странный, она представилась ему прелестной, когда онъ въ первый разъ увидалъ ее. Но этихъ плечъ, этой груди и рукъ онъ не видѣлъ. Онѣ были лишнія, они ослѣпляли его.> Это ей тяжело, непріятно стало, она чуть, съ свойственнымъ ей движеніемъ, топнула ногой съ вопросомъ и упрекомъ во взглядѣ: «Ну что вамъ отъ меня надо? И развѣ можно такъ смотрѣть на людей?» Но сердитое выраженіе ея лица вдругъ смягчилось, когда она увидала въ его взглядѣ не смѣлость, не дерзость, но виноватую[660] покорность лягавой собаки. «Что хочешь дѣлай со мной, – говорилъ его взглядъ. – Но не оскорбить тебя я хочу, а себя хочу спасти и не знаю какъ».

Поговоривъ съ Лидіей, она обратилась къ нему, и ей самой на себя досадно было, что она не могла быть вполнѣ натуральна съ нимъ. Она взглянула на свои таблетки, хотя этаго вовсе не нужно было дѣлать.

– Кадриль, слѣдующую, да еще.

Молодой человѣкъ подбѣжалъ, прося на кадриль.

– Мазурку? – сказалъ Гагинъ.

– Я думала, что вы танцуете съ Кити, – сказала она, и опять въ глазахъ у нихъ промелькнуло что-то такое, что говорило о томъ, что между ними уже было прошедшее – неясное, но сильное.

– Теперь могу я васъ просить на туръ вальса? – сказалъ онъ, оттирая молодого человѣка, который, видимо, только что сбирался это сдѣлать.

Она улыбнулась молодому человѣку и опять своимъ быстрымъ жестомъ занесла обнаженную руку – Гагинъ увидалъ въ первый разъ эту руку – на его эполетъ. Онъ обнялъ ея полную талію; лицо ея съ подробностями вьющихся волосъ на шеѣ, родинки подъ щекой, лицо это, странное, прелестное, съ[661] таинственными глазами и блестѣвшими изъ подъ длинныхъ рѣсницъ и смотрѣвшими мимо его, было въ разстояніи поцѣлуя отъ него. Онъ не спускалъ съ нея глазъ, сдѣлалъ первое движенiе, какъ вдругъ Корсаковъ на бѣгу захлопалъ въ ладоши, и звуки вальса остановились.

– Ахъ, виноватъ! – закричалъ онъ, рысью подбѣгая къ нимъ, – я не видалъ. Вальсъ, опять вальсъ, – закричалъ онъ.

<Гагинъ все это время держалъ ее талію и при первыхъ звукахъ пошелъ съ ней туръ. Когда онъ опять взглянулъ ей въ глаза, глаза эти нетолько блестѣли, но дрожали, вспыхивали страннымъ блескомъ, который какъ бы ослѣпилъ его.

Въ тѣснотѣ кадрили Гагинъ досталъ стулъ, но она не хотѣла сѣсть, и стоя они разговаривали о[662] четѣ Корсаковыхъ. Они говорили о пустякахъ, но ослѣпительный блескъ не потухалъ въ ея глазахъ.

– Я его давно знаю, – говорилъ Гагинъ, – это самая милая чета, которую я знаю. Вотъ люди, которые легко берутъ жизнь. Она – это товарищъ мужа. Одна цѣль – веселиться.

– Да и хорошо честно веселиться.

– И какъ Богъ устроилъ, что у нихъ нѣтъ дѣтей, такъ это нейдетъ имъ.

– Я думаю, напротивъ, что они оттого такъ устроились, что у нихъ нѣтъ дѣтей.

– Нѣтъ, а отчего жъ, они оба богаты, красивы, неревнивы.

– О нѣтъ, я знаю даже случай, гдѣ онъ былъ ревнивъ; впрочемъ, я начинаю сплетничать. Но все это у нихъ такъ мило. Ну что, Княгиня отдохнула съ дороги?

– Напротивъ, она готова сейчасъ ѣхать опять съ вами. Она безъ ума отъ васъ.

Она подняла глаза и посмотрѣла на него, какъ бы говоря: «не скажите глупаго комплимента». Но глаза его отвѣтили: «зачѣмъ говорить, вы сами знаете, что я безъ ума отъ васъ», и опять виновато покорно смотрѣли его[663] агатовые наивные глаза изъ его[664] красиваго лица.

Кити была въ голубомъ платьѣ съ голубымъ вѣнкомъ на головѣ, и голубое настроеніе было въ ея душѣ, когда она вошла въ зало. И первое лицо, встрѣтившее ее, былъ Гагинъ. Она танцовала съ нимъ 1-ю кадриль, но онъ былъ неспокоенъ странно и смотрѣлъ на дверь. Она видѣла его тоже, когда Анна вошла въ залу, и выраженіе лица его, серьезное, строгое даже, выраженіе лица, похожее на выраженіе человѣка, готовящегося на дѣло, долженствующаго рѣшить его жизнь.> Весь балъ, весь свѣтъ – все закрылось туманомъ въ душѣ Кити. Только привычка свѣта поддерживала ее и заставляла дѣлать все, что отъ нея могло требоваться. По этой же привычной способности она поняла, что мазурку, которую она оставляла до сихъ поръ для[665] Вронскаго, нужно отдать, и она отдала ее Корсакову. Передъ мазуркой она вышла въ гостиную и опустилась въ кресло. Воздушная юбка платья поднялась облакомъ вокругъ ея тонкаго стана. Она держала вѣеръ и обмахивала свое разгоряченное лицо.