Полное собрание сочинений. Том 26. Произведения 1885–1889 гг. Смерть Ивана Ильича

Вечеромъ я захалъ. Я вошелъ съ¹³ тмъ обыкновеннымъ чувствомъ превосходства, свойственнымъ живымъ передъ мертвыми. Внизу, гд послдній разъ мы расходились посл винта, въ которомъ я назначилъ шлемъ безъ двухъ, у вшалки стояла крышка гроба съ вычищеннымъ новенькимъ галуномъ. Дв дамы въ черномъ сходили съ лстницы. Одна – его сестра. Товарищъ¹⁴ нашъ Шебекъ съ англійскими бакенбардами, во фрак, на верхней ступени узналъ меня и кивнулъ черезъ дамъ, подмигивая, какъ бы говоря: какъ глупо. То ли дло мы съ вами.¹⁵ Я вошелъ, пропустивъ дамъ, пожалъ руку¹⁶ Шебеку, и онъ вернулся, я зналъ, затмъ, чтобы сговориться, гд повинтить нынче. Я¹⁷ вошелъ въ комнату мертвеца, какъ обыкновенно, съ недоумніемъ о томъ, что собственно надо длать. Одно я знаю, что креститься въ этихъ случаяхъ никогда не мшаетъ.¹⁸ Я крестился и кланялся и вмст оглядывалъ комнату. Молодые два человка, кажется, племянники, выходили,¹⁹ потомъ старушка молилась, дьячекъ городской бодрый, ршительный, читалъ съ выраженьемъ, исключающимъ всякое противорчіе, буфетный мужикъ Герасимъ²⁰ что то посыпалъ по полу.²¹ Въ послднее посщеніе мое Ивана Ильича я засталъ этого мужика въ кабинет, онъ исполнялъ должность сидлки,²² и стоялъ гробъ. Я все крестился и слегка кланялся²³ по серединному направленію между гробомъ, дьячкомъ и образами. Потомъ, когда это движеніе крещенія рукою показалось мн уже слишкомъ продолжительно, я пріостановился и сталъ разглядывать мертвеца. Онъ лежалъ, какъ всегда, особенно утонувши въ гробу – и въ глаза бросались восковой лобъ, вострый носъ немного на бокъ и руки, желтыя его руки, слабыя,²⁴ съ отогнутыми кверху послдними суставами пальцевъ. Онъ очень перемнился, но, какъ вс мертвецы, былъ очень хорошъ и серьезенъ. Серьезность эта мн показалась неумстной.²⁵ Я посмотрлъ и только что почувствовалъ, что зрлище это притягиваетъ меня, я быстро повернулся и пошелъ прочь къ²⁶ Шебеку, ждавшему меня у притолки. Я зналъ, что онъ молодедъ, и если мн какъ то неловко было бы ссть нынче за винтъ, онъ не посмотритъ на это и весело щелкнетъ распечатанной²⁷ колодой въ то время, какъ лакей будетъ раставлять 4 необозженныя свчи. Но видно, не судьба была винтить нынче вечеромъ. Прасковья едоровна, толстая, желтая, вся въ черномъ, съ совершеннымъ видомъ вдовы (мн поразило, глядя на нее, какъ однообразенъ видъ вдовъ, – сколько я видалъ точно такихъ), подошла ко мн, вздохнула взяла меня за руку.

– Я знаю, что вы были истиннымъ другомъ....

Какъ тамъ надо было креститься, здсь надо было пожать руку, вздохнуть и сказать: «поврьте».... Я такъ и сдлалъ и почувствовалъ, что я тронутъ и она тронута.

– Пойдемте, дайте мн руку, – сказала она. – Мн нужно поговорить съ вами.

Я подалъ руку, и мы направились во внутреннія комнаты мимо²⁸ Шебека, который печально подмигнулъ мн.²⁹ «Вотъ те и винтъ! Ужъ не взыщите, другаго партнера возьмемъ. Нечто впятеромъ, когда отдлаетесь». Я вздохнулъ еще глубже и печальне, и Прасковья едоровна благодарно пожала мн руку.

Мы сли въ обитую розовымъ кретономъ ея комнату. (Я помню какъ онъ устроивалъ эту комнату и совтовался со мной о кретон). – Она начала плакать. И можетъ быть долго не перестала бы еслибы не пришелъ Соколовъ, ихъ буфетчикъ, съ докладомъ³⁰ о томъ, что мсто³¹ то, которое назначила Прасковья едоровна, будетъ стоить 200 р. – Она перестала плакать съ видомъ жертвы взглянула на меня, сказала по французски, что это ей очень тяжело, но занялась съ Соколовымъ и даже я слышалъ, что очень внимательно распорядилась о пвчихъ. – Я все сама длаю сказала она мн. Я нахожу притворствомъ увренія, что не могу. Всегда можно. И меня сколько можетъ развлекать – длать для него же. – Она опять достала платокъ. И вдругъ какъ бы встрехнулась. – Однако у меня дло есть къ вамъ: Въ послдніе дни, онъ ужасно страдалъ.³²

– Страдалъ?

– Ахъ, ужасно. Послднія не минуты, а часы. Онъ не переставая кричалъ 18 часовъ.³³ За тремя дверьми слышно было.

– Ахъ, что я вынесла.

– Неужели?

– 18 часовъ корчился и кричалъ не переставая. – Я вздохнулъ, и тяжело. Мн пришло въ голову: что какъ и я также буду 18 часовъ, но тотчасъ же я понялъ, что это глупо. Иванъ Ильичъ умеръ и кричалъ 18 часовъ, это такъ, но я это другое дло. Таково было мое разсужденье, если вспомнить хорошенько; и я успокоился и съ интересомъ сталъ распрашивать подробности о кончин Ивана Ильича, какъ будто смерть³⁴ было такое приключеніе, которое совсмъ не свойственно мн.

Я особенно подробно описываю мое отношеніе къ смерти тогда³⁵ потому, что именно тутъ въ этомъ кабинет съ розовымъ кретономъ, я получилъ то, что измнило совсмъ мой взглядъ на смерть и на жизнь.