Полное собрание сочинений. Том 33

едоровъ хорошо былъ грамотный. Нехлюдовъ давалъ ему книги, и онъ все прочитывалъ и помнилъ все содержаніе, но, очевидно, не принималъ ихъ въ серьезъ, а только какъ препровожденіе времени. Отъ евангелія и всхъ нравоучительныхъ книгъ онъ прямо отказывался. Нехлюдовъ не понималъ сначала, почему онъ это длалъ, но потомъ, посл одного разговора съ нимъ, понялъ. Еще и прежде Нехлюдовъ замчалъ, что этотъ умный и даровитый человкъ интересовался только двумя рода вещами: всмъ тмъ, что относилось до жизни въ острог, на этапахъ, на каторг, до острожнаго начальства и въ особенности, какъ замтилъ Нехлюдовъ и какъ потомъ онъ самъ признался ему, — до всего того, что нужно было знать для того, чтобы приготовить свой побгъ, и еще тмъ, что уносило его въ область фантазіи, въ жизнь богатыхъ, свободныхъ людей, особенно въ Париж. (Онъ особенно любилъ французскіе романы, которые были для него волшебныя сказки, развлекавшiя его тоску.) Все же, что касалось до своей, до внутренней жизни, не интересовало его: ему негд, не на чемъ было въ тюрьм, на этап, въ каторг приложить эти правила жизни. Такъ онъ думалъ по крайней мр. Онъ зналъ въ общихъ чертахъ евангельскіе принципы прощенія, единенія, взаимной помощи, любви и не только не отрицалъ ихъ, но считалъ очень хорошими и одно время посл послдняго убійства былъ очень близокъ къ нимъ, но теперь онъ считалъ ихъ неприложимыми и потому длался особенно строгъ и холоденъ — и глаза его переставали смяться, когда дло касалось доброй жизни.

— Это намъ теперь нейдетъ, — сказалъ онъ разъ Нехлюдову, отдавая ему евангеліе и Подражаніе Христу, которое онъ бралъ. — Вотъ Рокамболь — этотъ потшилъ.

Въ послдній разъ, на одномъ изъ этаповъ, Нехлюдовъ долго разговаривалъ съ нимъ, и едоровъ разсказалъ ему свое послднее преступленіе, за которое онъ и шелъ на 12-лтнюю каторгу, и этотъ разсказъ оставилъ въ Нехлюдов страшное и сильное впечатлніе.

— Это было въ нашемъ город Черни, энаете, Тульской губерніи, дрянной городишка такой. Заболтался я тамъ съ товарищами, такими же прощалыгами, какъ и я. Я съ кожевеннаго завода ушелъ. Ну, гуляли, пропились совсмъ. А тутъ у солдата его полюбовница — у нихъ мы квартировали — подбила пойти ограбить. Чиновничишка отставной былъ такой, съ тремя дочерьми жилъ — одна вдова, одна двка, а одна, мужняя жена; жилъ на отлет в домишк. Выпили на послднее для храбрости и пошли. Влзли въ окно, стали допрашивать объ деньгахъ. Я за старика взялся, а солдатъ за переборку пошелъ къ дочери его замужней. Она рвется, кричитъ, вырвалась, да мимо меня въ дверь. Я старика прикончилъ, а тотъ, солдатъ, двку ломаетъ. «Вишь, — я говорю, — съ двкой не сладитъ». А она какъ завизжитъ. Зарзалъ онъ и ее и сталъ шарить по комодамъ. А я взялъ лампочку, зашелъ за перегородку, вижу ребеночекъ въ люльк закатывается, соска изъ ротика выскочила. Я ему сосочку далъ — такъ и впился, засосалъ, — а самъ пошелъ къ сундуку. Глядь, а по сю сторону она лежитъ, не шкнетъ, только во вс глаза смотритъ.

— Кто она?

— А третья, вдовая. Испугалась и молчитъ, только глядитъ мн въ самые глаза. Что длать? Поставилъ я лампочку на сундукъ, а ножъ въ рук. «Братъ, не губи души...»

Голосъ едорова задрожалъ, и онъ не могъ говорить.

— Какъ сказала она это, а сама не шевелится, только глазами меня жжетъ — вижу я, что сейчасъ разслабну, схватилъ ее за руки — прикончилъ. Тутъ ничего, все какъ должно, захватили одежи, деньги и ушли. Только не могъ я ея глазъ забыть и какъ она просила. Два дня пилъ, и хмль не бралъ. Все въ канав лежалъ. На третій пошелъ въ полицію — объявилъ. — Онъ долго молчалъ. — Только не надо бы мн объявляться, а уйти куда, какъ Симеонъ разбойникъ, въ монастырь... Ну, а въ этомъ монастыр не покаешься.

<Нехлюдовъ видлъ, что человкъ этотъ былъ на порог раскаянія, но судъ, арестантство, каторга помшали — разстроили его.

Въ продолженіи этапнаго похода Нехлюдовъ нсколько разъ видалъ его и видлъ, что онъ имлъ большое вліяніе на арестантовъ и все больше и больше ожесточался.

Теперь едоровъ былъ совсмъ другой человкъ.>⁴²³

* № 116 (кор. № 27).

Слдующая глава.

Въ слдующую камеру уже Нехлюдовъ попросилъ Смотрителя заглянуть не тревожа арестантовъ. Въ этой камер не было тише, чмъ въ первыхъ трехъ. Камера также была полна народомъ. Сначала трудно было разглядть всхъ, потому что передъ окошечкомъ не переставая мелькали два взадъ и впередъ ходившіе арестанта. Они ходили въ своихъ халатахъ босикомъ молча, не глядя другъ на друга, быстро, быстро, какъ зври въ клтк. Одинъ былъ черный, похожъ на цыгана, другой — маленькій, рыжій, уже не молодой и бритый.⁴²⁴ Изъ зa этихъ движущихся людей виднлись десятки еще копошащихся людей. Нехлюдовъ не могъ дольше смотрть это и не пошелъ зa Англичаниномъ, который опять вышелъ и опять раздавалъ свои евангелія. Прошелъ еще одну и еще и еще. И вс были полны, и во всхъ были опозоренные, озвренные люди, несчастные и больные.

«Боже мой, сколько ихъ», думалъ Нехлюдовъ.