Полное собрание сочинений. Том 4. Утро помещика

– Не знаю, Ваше Сіятельство, какъ это онъ такъ вамъ не показался: онъ мужикъ умный, грамотный, при сбор подушныхъ онъ всегда ходить и ничего, честный, кажется, мужикъ, и старостой при моемъ ужъ управленіи 3 года ходилъ, тоже ничмъ не замченъ. Въ третьемъ год опекуну угодно было его ссадить, такъ онъ и на тягл исправенъ былъ. Нешто хмлемъ позашибаетъ, зато аккуратный мужикъ, учтивый, и самоварчикъ у него есть. Становой ли, землемръ, кто бывало задетъ, или офицера поставятъ: все бывало къ нему. Обходительный мужикъ! —

– То-то и бда, – отвчалъ Николинька съ сердцемъ, что онъ никогда мужикомъ работникомъ не былъ, а только вотъ сборщикомъ ходить, фабричничать, старостой мошенничать, трубочки, да грамотки, да самоварчики. Онъ и хочетъ, кажется, чтобы я его съ земли снялъ, да на оброкъ пустилъ. Только я этаго не сдлаю, за что другіе за него работать будутъ? Мать его кормила, выростила, пусть и онъ ее кормитъ. Отпустить его несправедливо, а и длать что съ нимъ, не знаю.

– Вотъ вы съ опекунами, – продолжалъ онъ горячо, – Яковъ Ильичъ снялъ фуражку. – Вмсто того, чтобы этакихъ негодяевъ изъ вотчины вонъ, въ солдаты отдавать – изъ лучшихъ семей брали и хорошихъ мужиковъ раззоряли.

– Да вдь не годится, – тихо отвчалъ Яковъ Ильичъ, – разв не изволили замтить, у него зубъ переднихъ нтъ?

– Врно нарочно выбилъ?

– Богъ его знаетъ, ужъ онъ давно такъ.

– Счастіе, что такихъ негодяевъ мало, а то что бы съ ними длать? – сказалъ Николинька.

– Надо постращать, коли онъ такъ себ попустилъ, – сказалъ, поддлываясь Яковъ Ильичъ.

– И то сходи-ка къ нему, да постращай его, а то я не умю, да мн и противно съ нимъ возиться.

– Слушаю-съ, – сказалъ Яковъ Ильичъ, приподнимая фуражку, – сколько прикажете дать?

– Чего сколько? – спросилъ съ изумленіемъ Николинька.

– Постращать, т. е. сколько розогъ прикажете дать?

– Ахъ, братецъ, сколько же разъ нужно теб говорить, что я не хочу и не нахожу нужнымъ наказывать телсно. Постращать значитъ словами, а не розгами. <Сказать ему, что, ежели онъ не исправится, то его накажутъ, а не бить.>

– По нашему, по деревенскому, не такъ-съ…

– Какой ты несносный человкъ, Яковъ!

– Слушаю-съ, я поговорю, а вы домой изволите?

– Нтъ, къ Давыдк Б[лому].

– Вотъ тоже лядъ-то. Ужъ эта вся порода Козловъ такая; чего-чего съ нимъ не длалъ, ништо не беретъ. Вчера по полю крестьянскому прохалъ, у него и гречиха не посяна. Что прикажете длать съ такімъ народомъ. Хоть бы старикъ-то сына училъ, а то такой-же и себ, и на барщин только черезъ пень колоду валитъ. Въ прошломъ год передъ вашимъ пріздомъ земли вовсе не пахалъ; ужъ я его при сходк дралъ, дралъ.

– Кого? неужели старика?

– Да-съ, такъ врите-ли, хоть бы те что, встряхнулся, пошелъ и то осьминника не допахалъ, и вдь мужикъ смирный и не куритъ.

– Какъ не куритъ?

– Не пьетъ. Эта вся ужъ порода такая, вотъ Митрюшка тоже ихней семьи, такая жъ лядъ проклятый.

– Ну, ступай, сказалъ Князь и пошелъ къ Давыдк Блому.

Давыдкина изба криво и одиноко стоитъ на краю деревни, выстроенной въ линію. Около нея нтъ ни двора, ни авина, ни амбара. Только какіе то грязные клевушки для скотины лпятся около съ одной стороны, съ другой кучею наваленъ лсъ, и высокій, зеленый бурьянъ растетъ на томъ мст, гд когда-то былъ дворъ.

Никого не было около избы кром свиньи, которая лежала у порога; Николинька постучался въ разбитое окно, никто не отзывался, онъ подошелъ къ снямъ и крикнулъ: «хозяева», – тоже самое; потомъ прошелъ сни, заглянулъ въ клевушки и вошелъ въ отворенную избу; тощій, старый птухъ и дв курицы, забравшіяся на столъ и лавку въ тщетной надежд найти какія-нибудь крохи, съ кудахтаньемъ, распустивъ крылья, забились по стнамъ, какъ будто ихъ хотли рзать. 6-аршинную избенку всю занимала съ разломанной трубой печь, ткацкій станъ, который не былъ вынесенъ, потому что некуда было его поставить, почернвшій столъ и грязная лужа около порога, образовавшаяся во время дождя въ прошлую недлю отъ течи въ потолк и крыш. Полатей не было. Трудно было подумать, чтобы мсто это было жилое, такой ршительный видъ запустнія и безпорядка носила на себ, какъ наружность, такъ и внутренность избы; однако тутъ жилъ Давыдка Козелъ и даже въ настоящую минуту, несмотря на жаръ Іюньскаго дня, увернувшись съ головой въ полушубокъ, крпко спалъ, забившись въ уголъ печи. Даже испуганная курица, вскочившая на печь и бгавшая по спин его, нисколько не мшала ему. —

Николинька хотлъ уже выйдти, но сонный, влажный вздохъ изобличилъ хозяина.

– Ей! кто тутъ! – крикнулъ онъ.

Съ печки послышался другой протяжный вздохъ.

– Кто тамъ? поди сюда.

Еще вздохъ, мычанье, звокъ.

– Ну, что-жъ ты?