Полное собрание сочинений. Том 50

Помню о камне: Камень не может сделаться вредным, даже не может сделаться неполезным. (Железо и всё не живое. Оно никому и ничему не делает вреда и оно не может отказаться от того, чтобы из него сделали, из камня жернов, из железа плуг. Но человек может быть вреден, может быть бесполезен. Вот это-то и страшно. Нельзя человеку быть ничего: он вреден уже тем, что он неполезен.) Пойду снесу топо[р]. Перечел Кр[ейцерову] Сон[ату]. Очень не понравилось и записал очень плохо предшествующее. —

<Прославление, восхваление труда в роде восхваления полового общения в единобрачии. Неестественно иметь многих жен и неестественно не работать и потому ни то ни другое не достоинство.>

Снес топор. Обедал. После обеда опять за топором. Вечер уныло. Читали Неделю.

17 С. Я. П. 89. Встал, с охотой взялся за работу, Кр[ейцерову] Сон[ату], пришел Алекс[ей] Жидков за лесо[м]. Пилил и рубил с ним. Только что вернулся и сел писать, пришли Булыгин и Бибиков. Опять речь о церкви. Биб[иков] всё понимает; стремится к бессознательной жизни; говорит, что женщина, с к[оторой] он сошелся, вывела его на путь главное своей энергией. Рассказывал еще, как он украл 100 дубцев и нисколь[ко] не считает грехом. Человека осудишь и нехорошо, чувствуешь, что гре[х], а тут ничего. Проводил их, а потом Л[еву] и Л[амбера?]. Ночью спал хорошо.

18 С. Я. П. 89. Встал поздно, сел за работу, приехал амер[иканец] Lee, помешал. Но я все-та[ки] занимался, потом пошел с ним ходить. Он серьезный человек — демократ. Я говорил ему, что для того, чтобы быть демократом, надо быть больше, чем демократ. Надо понять религиозное движение. Он понял. Досадно б[ыло] на беготню Фомича. После обеда проводил его. Учил Андр[юшу] арифметике. Вечер скучно без дела, 12-й час ложусь.

19 С. Я. П. 89. Если буду жив.

[19 сентября.] Жив, очень поздно встаю. Усердно писал, поправлял Кр[ейцерову] С[онату]. До начала действия всё исправно, но потом не хорошо. Приехал сначала Илюша, потом опять Американец, спрашивал о том, как живут последователи. Я ходил с ним до Ясенков. Проводил его. Вечером [вымарана одна строка] только что говорил Маше и т[ете] Т[ане] о том, как радостно переводить дело с суда человеческ[ого] на суд Божий и б[ыл] в молитвенном размягчен[ном] состоянии и тут вдруг это... Тяжело б[ыло] и я сдержался, но сделал хуже, пожаловался и себя пожалел; и поднялась такая злоба, что сделалось сердцебиение — болен сделался. Почти не спал.

20 С. Я. П. 89. Поздно. Пришел Журавов. Мне в первую минуту б[ыло] неприятно, но потом разговорился с ним и узнал, что он доволен своей судьбой и написал недурную повесть о кликуше. Я говорил с ним о работе. Он сапожничает с братом. Да, работа сама для себя есть пьянство скверное. Писал мало. Спал. Вечером пошел в Ясенки, встретил брата Сер[ежу]. Хорошо с ним. Дома Давыдов. Скучно мне. И я падаю духом, не радуюсь. Помоги мне, Отец.

21 С. Я. П. 89. Поздно. Ночью кошмар; сумашедшая, беснующаяся, к[оторую] держат сзади. Читал и писал немного. Окончательно решил переделать, не надо убийства. Пошел пилить с В. и мужиком Грумантск[им]. Маша хоро[ша]. Одна радует. Приехал Бестуж[ев] и Раевский. Зачем я им? После обеда, при них опять мучительный разговор о том, что «у ме[ня]» печатать. И опять я не могу жалеть слепого, а сержусь на него. Уехали Бест[ужев] и Раевс[кий]. Записал и посижу, читая.

22 С. Я.П. 89. Если буду жив.

[21 сентября.] Да, хочется умереть, виноват. Я б[ыл] в упадке духа главное от того, что как будто забыл свое дело жизни: спасти, блюсти душу. Сегодня 21 думал: славянофильство это любовь к народу, признание истины в его формах жизни. У нас это произошло от того, что благодаря Петру русское высшее сословие усвоило себе всё, что сделал запад, стало на тот путь, где видно, что идти дальше некуда, стало на эту точку зрения тогда, когда народ еще не вышел из старого республиканского склада жизни. И вот это высшее сословие видит, что не надо идти за ними, а надо попытаться удержать старые справедливые формы — сознательно.

23 сентября. Был жив и 22. Встал бодр и весел. Даже ночью один сам с собой улыбался. Не брался за работу до отъезда Тани. Поработал, проводил и только что хотел сесть за работу, как пришел Пастухо[в] и Шамраевский. Пастухов поступил в учителя. Тож[е] и Долнер. Буткевич Андр[ей] едет в Москву. Получил хорошее письмо от Чертк[ова]. Я посадил их читать, а сам стал заниматься Кр[ейцеровой] Сон[атой], к[оторая] уж совсем не Кр[ейцерова] Сон[ата]. Всё клонит к тому, чтобы убийство б[ыло] просто из за ссоры. Прочел историю убившегося мужа и жены, убившей детей, и это еще больше подтвердило. Потом пилил с молодыми людьми, обедал и пошел провожать их к Туле. Приятно прошелся, встретил двух Маш и с ними весело приехали домой. Статьи Шекеров прекрасные две.