Полное собрание сочинений. Том 7. Произведения 1856-1869 гг.

— Все, слава теб Господи, — говорила она, — старикъ только мой отъ ногъ все умираетъ, какъ ненастье, такъ крикомъ кричитъ, на барщину все больше Гришутка зa него ходитъ. (Гришутка былъ меньшой, не женатый братъ Тихона.) Спасибо, начальники не ссылаютъ. Все Михеичъ старостой ходитъ. Чтожъ, жаловаться н`eчего, порядки настоящіе ведётъ. Только, говоритъ, въ косьбу Гришутку не посылайте, не вынесетъ, еще младъ. Намеднись барскіе сады косили, такъ старикъ Гришутку послалъ, самъ косу ему наладилъ и Герасима свата просилъ отбивать; такъ какъ измучился, сердечный. — Я, матушка, говоритъ, не снесу. Вс рученки, ноженки заломило. Да и гд ему? тло мягкое, дробное, молодое. Такъ вотъ и не знаемъ, какъ быть, ты ли на покосъ останешься, работника ли наймать.

— Ну а про господъ что слыхать? — спросилъ Тихонъ, видимо, но желая даже и говорить о такомъ важномъ дл съ бабою, хотя бы она и была его мать.

— Сказывали намеднись, что вс будутъ, а то опять замолчали. Молодой тутъ живетъ, да его и не слыхать. Все Андрей Ильичь завдуетъ. Мужики говорятъ ничего, что то только изъ за покосовъ съ нимъ вышло, старикъ знаетъ, онъ на сходк былъ, все разскажетъ. Навозъ свозили, слава те Господи, запахали всю почесть землю. Осьминника два ли осталось. Старикъ знаетъ. Барщина тоже ничего была. Мужикамъ все дни давали. Вотъ бабамъ такъ дюже тяжело было. Все всми да всми. Замучали полоньемъ совсмъ. Какую то (какъ ее?) свекловичу — чтоли все полютъ. Дома все я, да я одна бьюсь. Твоя баба съ солдаткой, что ни день, то на барщину. Хлбушки ставить, коровъ доить, холсты и то я стелю. Покуда ноги служатъ. Незнамо, что дальше Богъ дастъ. Баба то твоя молодая день деньской замучается, а домой идетъ, хороводъ ведетъ, псенница такая стала, гд и спрашивать съ нее, человкъ молодой, куражный, а народъ хвалитъ, очень къ работ ловка, и худого сказать н`eчего. Ну съ солдаткой другой разъ повздорять — нельзя. Старикъ покричитъ и ничего. То то рада будетъ, сердешная. Не чаяли мы тебя дождаться. Вчера пирогъ ставила, думала, кто мой пирогъ кушать будетъ. Кабы знала, птушка бы зарзала для сынка дорогаго. Слава Богу, насдка вывела, трехъ продали.

Старуха говорила все это и много еще другаго разсказала сыну, про холсты, про гумно, про стадо, про сосда, про прохожихъ солдатъ, и все длала свои дла и въ печи, и на стол, и въ клети. А Тихонъ сидлъ на лавк, кое что спрашивая, кое что самъ разсказывая, и, взявъ на знакомомъ мст гребешокъ, расчёсывалъ свои кудрявые, густые волосы и небольшую, рыжеватую бороду и съ удовольствіемъ посматривая въ изб то на панёву хозяйки, которая лежала на полатяхъ, то на кошку, которая сидла на печи и умывалась для праздника, то на веретено, которое сломанное лежало въ углу, то на курицу, которая безъ него занеслась и съ большими цыплятами зашла въ избу, то на кнутъ, съ которымъ онъ самъ зжалъ въ ночное и который Гришка бросилъ въ углу. [31]Не одни его оттопыренные пальцы, но и внимательные, поглядывающіе на все глаза просили работы, ему неловко было сидть, ничего не длая. Онъ бы взялъ косу, отбилъ бы, починилъ бы завалившуюся доску на палатяхъ или другое что, но во время обдни нельзя работать. Наговорившись съ старухой, онъ поднялъ охлопавшійся кнутъ, досталъ пеньки, вышелъ на крыльцо и на гвозд, у порога, сталъ свивать хлопокъ своими здоровыми ручищами, сдланными только для того, чтобы пудовиками ворочать, и все поглядывалъ по улиц, откуда долженъ былъ идти народъ изъ церкви. Но еще никого не было, только мальчишки въ вымытыхъ рубахахъ бгали около пороговъ. Мальчишка лтъ пяти, еще въ грязной рубах, подошелъ къ порогу и уставился на Тихона. Это былъ солдаткинъ сынъ, племянникъ Тихона.

— Сёмка, а Сёмка, — сказалъ Тихонъ, — ты чей? — улыбаясь на самаго себя, что онъ съ такимъ мальчишкой занимается.

— Солдатовъ, — сказалъ мальчикъ.

— А мать гд?

— Въ кобдн, и ддушка въ кобдн, — щеголяя своимъ мастерствомъ говорить, сказалъ мальчикъ.

— Аль ты меня не призналъ? — Онъ досталъ изъ кармана одинъ бубликъ и далъ ему.

— Вонъ она, кобдня! — сказалъ мальчикъ на распвъ, указывая вдоль по улиц и безсознательно вцпляясь въ бубликъ.

— А кто я? — спросилъ Тихонъ.

— Ты?... дядя.

— Чей дядя?

— Тетки Маланьки.

— А тетку Маланьку знаешь?

— Семка, — закричала старуха изъ избы, заслышавшая голосъ парнишки, — гд пропадалъ? Иди, чортовъ парнишка, иди, обмою, рубаху чистую надну.

Парнишка ползъ черезъ порогъ къ бабк, а Тихонъ всталъ, хлопнулъ раза два навитымъ кнутомъ, чтобъ увидать, хорошо ли. [32]Кнутъ хлопалъ славно. —