Полное собрание сочинений. Том 7. Произведения 1856-1869 гг.

Такъ что не знаетъ староста, шутитъ-ли, нтъ-ли. При свекор, при свекрови все свое кричитъ, не стыдится. Нечего длать, повститъ, какъ будто затмъ только и приходилъ, пойдетъ съ палочкой по другимъ избамъ. А все кого другихъ и лишній разъ пошлетъ, и на тяжелую работу, а Дутловы какъ хотятъ, такъ и ходятъ, и все изъ за Маланьки. — Маланька охотница была на барщину ходить, особенно на покосъ. Дома пріуправится, уберется, какъ на праздникъ, возьметъ грабли, въ завтраки выйдутъ съ солдаткой на покосы.

Идетъ разъ такимъ манеромъ черезъ рощу. Покосъ на Калиновомъ лугу былъ. Солнышко повышло изъ за лса, день красный, а въ лсу еще холодокъ. Опоздали они съ солдаткой, разулись, идутъ лскомъ, гутарютъ. Только вышли на пол, мужики господскую пашню поднимаютъ. Много мужиковъ, сохъ 20 на десяти десятинахъ по дорог было. Гришка Болхинъ ближе всхъ къ дорог былъ, — шутникъ мужикъ, — завидлъ бабъ, завернулъ возжу, уткнулъ соху, вышелъ на дорогу, сталъ играть съ бабами, не пускаетъ. Онъ слово, а они два; другіе ребята молодые тоже сохи побросали, подошли, всхъ Маланька переполошила, псню заиграли, плясать вздумали. Такую гульбу сдлали, какъ свадьба ровно. Глядь, а изъ за рощи прикащикъ верхомъ детъ. — Какъ завидлъ, плеть поднялъ, запустилъ черезъ пашню рысью на мужиковъ. По щетку лошадь въ пашн вязнетъ — человкъ грузный.

— Сукины дти, такіе сякіе, хороводы водить, вотъ я васъ.

Мужики, какъ тараканы изъ подъ чашки, по десятинамъ разбжались, а бабы грабли на плеча вскинули, идутъ, какъ ни чего не бывало. Смется Маланька. Никого не боялась. Наскакалъ прикащикъ.

— Я, — говоритъ, — васъ найду, — къ мужикамъ, да на бабъ съ плетью, я васъ, такія сякія, курвы устюжныя, — такая у него пословица была, — въ обдъ на покосъ идутъ; да еще хороводы на пол водятъ.

Совсмъ было осерчалъ, да какъ Маланьку призналъ, такъ и сердце прошло, самъ съ ней посмялся.

— Вотъ я, — говоритъ, — тебя, мужицкіе уроки допахивать заставлю.

— Что жъ, — говоритъ, — давай соху, я проти мужика выпашу.

— Ну буде, буде. Идите, вонъ еще бабы идутъ. Пора, пора гресть. Ну, бабы, ну!

Совсмъ другой сталъ. —

За то придетъ на лугъ, поставятъ бабъ на ряды тресть, выйдетъ Маланька впередъ, такъ бгомъ начнетъ растресать, такъ что бабы ругать зачнутъ: замучала, молъ, совсмъ. А начальнику, извстно, любо — смется.

Зато когда обдать или шабашить пора, замучаются бабы, промежъ себя поговариваютъ, <пора бы отпустить>, Маланька прямо къ начальнику идетъ, отпустить проситъ, и отпустятъ. Никого она не боялась. Въ рабочую пору разъ как-то спшная уборка была, цлый день работали, a обдать домой не отпускали. Хлбца закусили, присли отдохнуть на полчасика. И прикащикъ за обдомъ домой посылалъ, тутъ же съ бабами въ холодокъ слъ.

— Что, кума, спать будешь? — говоритъ. Онъ съ Маланькой крестилъ.

— Нтъ, — говоритъ, — зачмъ спать, только раззадоришься.

— Такъ поищи въ голов, Маланьюшка, смерть люблю.

Легъ къ ней на колни, какъ разъ заснулъ. Такъ что жъ? Взяла березокъ, вниковъ нарвала, — бабы ей подали, — убрала ему внками голову всю, за рубаху натыкала, въ носъ ему листьевъ засунула. Проснулся, гогочутъ бабы, на него глядючи — покуда хватился. И ничего.

А то пріхалъ баринъ въ это же лто, былъ съ нимъ холопъ, такая бестія продувная, что бда. Самъ, бывало, разсказываетъ, какъ барина обманываетъ, у него деньги таскаетъ. Это бы все ничего, только насчетъ бабъ такой подлый былъ, что страхъ. 

** II.ТИХОНЪ И МАЛАНЬЯ.

Въ деревн было пусто и празднично. Народъ былъ весь въ церкви. Только малые ребята, бабы и кое какіе мужики, полнившіеся идти къ обдн, оставались дома. Бабы вынимали изъ печей, ребята ползали около пороговъ, мужики кое что осматривали по дворамъ. На улиц было пусто. Былъ Петровъ день.

Въ конц улицы послышался ямской колокольчикъ и показалась тройка, запряженная въ почтовую телгу.

Одинъ изъ мужиковъ, остававшихся дома, Анисимъ Жидковъ, услыхавъ колокольчикъ, бросилъ телжный ящикъ, который онъ переворачивалъ, и, скрипя воротами, вышелъ на улицу посмотрть, кто детъ. У пристяжныхъ были гривы заплетены съ оборочками, коренная, знакомая ему чалая, была высоко подтянута головой подъ дугу. Она, чуть пошатываясь головой, быстро, раскачиваясь, тронулась на изволокъ, когда ямщикъ, приподнявшись на колно въ ящик, крикнулъ на нее. Лошади были гладки и не потны, несмотря на то, что солнце уже сильно пекло съ совершенно яснаго неба. — Ямщикъ былъ курчавой, въ новомъ кафтан и шляп.

— Ермилинъ Тихонъ! — проговорилъ про себя Анисимъ, узнавая ямщика и выступая въ своихъ новыхъ лаптяхъ на середину улицы.