Полное собрание сочинений. Том 83

Помни, душенька, что я расчитываю на то, что ты тотчасъ извстишь меня, ежели съ Сережей будетъ нехорошо. У него долженъ быть желудочный катаръ. Средства противъ этаго: гигіена, тепло и удобоваримая пища — молоко, супъ, и Анд[рей] Ев[стафьевичъ] совтуетъ очень телячьи ножки и саго. Саго я привезу теб. Вчера я писалъ теб о моихъ планахъ, о моей рук и моей тоск здсь. Все это точно такое же нынче. Воскресенье думаю быть у тебя; рукой заставляю Алекся длать раза два въ день движенія и ношу повязку, к[отор]ая очень меня облегчаетъ. За дло ни за какое не могу приняться. — Вчера утромъ читалъ англійской романъ автора Авроры Флойдъ.¹ Я купилъ 10 частей этихъ англійскихъ не читанных еще мною романовъ и мечтаю о томъ, чтобы читать ихъ съ тобою. Вотъ бы ты съ Лизой занималась по-англійски. Потомъ опять противный Алекс[андръ] Мих[айловичъ], Кат[ерина] Ег[оровна],² Лиза. Даже и читать нельзя, угла нтъ. Только пошелъ походить до обда, и ни въ библіотекахъ, ни для покупокъ ничего не могъ сдлать, потому что воскресенье. Посл обда опять: «Погубилъ я свою молодость»,³ и въ 7 часовъ «Жизнь за Царя».⁴ Очень хорошо, но монотонно. Въ театр была одна воскресная публика, и потому половины интереса наблюденій для меня не было. Но зато, вернувшись, мы были одни: Л[юбовь] А[лександровна], к[отор]ая очень, очень мила и хороша, Лиза, Таня и Петя, и было очень весело отчего-то. Вспоминали, разсуждали. Таня увряла, что она хочетъ однаго — жить въ одной башн, высоко, высоко, съ гитарой. Л[юбовь] А[лександровна] доказывала, что въ башн надо сть и ходить начасъ, и Таня нервно и весело, какъ и тотъ разъ объ поповой дочери, расплакалась, и мы разошлись спать. Кром того, Петя спалъ и вралъ, и я разсказывалъ, что я долженъ, несмотря на ревнивый характеръ жены, для очищенія совсти сознаться въ ужасномъ поступк съ Анночкой.⁵ Снимая фракъ, я размахнулъ рукой въ то время, какъ она проходила, и⁶ рукой попалъ прямо въ ея грудь. Я вижу, какую ты сдлаешь мн знакомую брезгливую мину... Ахъ, Соня, скоро ли пройдутъ эти 5 дней. Для очищенія совсти я хочу распаренную руку показать Нечаеву. Отъ Каткова и Любимова не получаю отвта и рукописи, и мн досадно, a вмст съ тмъ хать къ Каткову не хочется. Въ архив⁷ почти ничего нтъ для меня полезнаго. А нынче поду въ Чертковскую⁸ и Румянцовскую⁹ библіотеку. Очень мн гадко и скучно, особенно эти два послдніе дни. Ты говоришь, чтобъ я здилъ. Никуда не хочется. Одна мысль: какъ бы не забыть сдлать то, что нужно. Но, выбирая изъ двухъ праздностей — ухищряться разговаривать объ умномъ или жантильномъ, или шляться по Кремлевскимъ комнатамъ, безъ дла, все лучше послднее, особенно, когда нтъ Алек[сандра] Мих[айловича], к[отор]ый, я теб разскажу почему, сталъ мн такъ гадокъ, что я его видть не могу равнодушно, и умышленно обошелся съ нимъ такъ холодно подъ конецъ, что онъ не задетъ къ намъ. Онъ ухалъ вчера, въ 5 часовъ. Вс черныя вашей семьи мн милы и симпатичны. Л[юбовь] А[лександровна] ужасно похожа на тебя. Она на дняхъ длала колпакъ для лампы, точно какъ ты, — примешься за работу и ужъ тебя не оторвешь. Даже нехорошія черты у васъ одинаковы. Я слушаю иногда, какъ она съ увренностью начинаетъ говорить то, чего не знаетъ, и утверждать положительно и преувеличивать, и узнаю тебя. Но ты мн всячески хороша. Я пишу въ кабинет, и передо мной твои портреты въ 4-хъ возрастахъ. Голубчикъ мой, Соня. Какая ты умница во всемъ томъ, о чемъ ты захочешь подумать. Отъ этаго то я и говорю, что у тебя равнодушіе къ умственнымъ интересамъ, а нетолько не ограниченность, а умъ, и большой умъ. И это у всхъ васъ, мн особенно симпатичныхъ, черныхъ берсахъ. Есть Берсы черные — Л[юбовь] Ал[ександровна], ты, Таня; и блые — остальные. У черных умъ спитъ, — они могутъ, но не хотятъ, и отъ этого у нихъ увренность, иногда некстати, и тактъ. А спитъ у нихъ умъ оттого, что они¹⁰ сильно любятъ, а еще и отъ того, что родоначальница черныхъ берсовъ была неразвита, т. е. Л[юбовь] А[лександровна].¹¹ У блыхъ же Берсовъ участіе большое къ умственнымъ интересамъ, но умъ слабый и мелкой. Саша пестрый, полублый. Славочка на тебя похожъ, и я его люблю. Воспитанье его съ угощеніемъ и баловствомъ мн кое въ чемъ не нравится, но онъ врно будетъ славный малый. Одинъ Степа, я боюсь, еще доставитъ всмъ намъ много горя. Онъ и самъ дуренъ отчего-то, а воспитанье его еще хуже его. Вчера, по случаю прнія о гувернер, въ к[отор]омъ принимали участіе Таня, Петя и Володя, нападая на Гувернера, Л[юбовь] А[лександровна] ршила отдать всхъ, кром Пети, въ заведенія. И я говорю: прекрасно, по крайней мр ваша совсть покойна будетъ. А правда, что отца нтъ. Я говорю: коли я умру, одно завщанье оставлю Сон, чтобы она Сережу отдала въ казенное заведенье. А я такъ и не сказалъ, за что ты умница. Ты, какъ хорошая жена, думаешь о муж, какъ о себ, и я помню, какъ ты мн сказала, что мое все военное¹² и историческое, о к[отор]омъ я такъ стараюсь, выйдетъ плохо, а хорошо будетъ другое — семейное, характеры, психологическое. Это такъ правда, какъ нельзя больше. И я помню, какъ ты мн сказала это, и всю тебя такъ помню. И, какъ Тан, мн хочется закричать: мама, я хочу въ Ясную, я хочу Соню. Началъ писать теб не въ дух, а кончаю совсмъ другимъ человкомъ. Душа моя милая. Только ты меня люби, какъ я тебя, и все мн ни почемъ, и все прекрасно. Прощай, пора идти по дламъ.