Полное собрание сочинений. Том 89

Маша совершенно верно вам написала, милый В[ладимир] Г[ригорьевич]. Это не в духе статьи и похоже на программу, чего я боюсь. Оставьте, как есть.¹ А я всё занят той статьей,² и много хочется. Главное, хочется на последочках не согрешить.

Целую вас и Галю и благодарю за желтенький сертучок. Ношу и поминаю.³

Л. Т.

Маше и Коле⁴ прочесть. Я согласен со всем. Послать изменения Горб[унову]. Послать ремингтонный лист.⁵

Приписка к письму М. Л. Оболенской к В. Г. Черткову от 30 августа 1906 г., в котором она писала:

«Дорогой Владимир Григорьевич,

Папа сегодня получил ваше письмо с предложением вписки из его письма к вам и просил меня поскорее написать вам, что он на нее решительно не согласен. Если ему что-либо изменять, то надо опять браться за эту статью, пересматривать ее и отвлекаться от теперешней работы, чего он совсем не хочет, а вставка так, как вы ее составили, при той статье получает совершенно другой характер и придает другое значение.

Он очень занят и своей большой статьей, последние главы которой все поправляются им...

Любящая вас Мария Оболенская».

¹ В. Г. Чертков в письме от 24 августа /6 сентября просил разрешения вставить в статью «Обращение к русским людям. К правительству, революционерам и народу» мысль, выраженную Толстым в его письме от 15 августа о необходимости уступок со стороны правительства. См. предыдущее письмо и телеграмму от 22—23? октября, № 766.

² Статья «О значении русской революции», см. прим. 1 к письму № 761.

³ «Владимир Григорьевич привез Льву Николаевичу подарок: легкую теплую фуфайку из верблюжьей шерсти» (ЯЗ от 24 июля 1906 г.).

⁴ Николай Леонидович Оболенский, муж Марии Львовны.

⁵ Ремингтонный чистый лист с одною подписью Толстого для письма китайцу Ку Хун-мину нужно было послать Черткову.

* 765.

1906 г. Октября 3. Я. П.

Владимир Григорьевич,

Давно, давно собираюсь вам ответить на ваше последнее письмо, к[оторое] я долго ждал и к[отор]ому был очень рад.¹ Всё откладывал писать вам, п[отому] ч[то] очень много хотелось и хочется сказать. Оттого, что хочу писать много, не пишу ничего. С[офье] А[ндреевне] лучше, но она еще очень слаба и медленно поправляется, если поправляется.² И то хорошо. Всё хорошо, слава богу. Как вы, вероятно, знаете, я много писал это время: кончил статью О революции,³ написал о Г[енри] Дж[ордже],⁴ Предисловие к Social Problems⁵ и письмо китайцу,⁶ к[оторым] утруждаю вас. Если же не стоит и некому перевести, то пошлю его через консула по-русски. И как всегда у меня бывает при окончании долгой работы, я в нерешительности, за что взяться: начинаю новое художеств[енное] и бросаю...⁷ хочется писать Воспом[инания]⁸ и новый Кр[уг] чт[ения]⁹ и хочется, главное, уяснить, и как можно проще, жизнь, что это такое и какая она должна быть. В последние дни только об этом и думаю. Напишу вам кое-что из того, что думаю об этом, особенно п[отому], ч[то] это имеет связь с тем вопросом о свободе воли, к[отор]ым вы, и совершенно справедливо, так всегда заняты и в котором вы так упорно, и тоже совершенно справедливо, отстаиваете «свободу».¹⁰ Я всегда вспоминаю об этом Лихтенберга.¹¹ Помните: «Мне говорят, что т[ак] к[ак] несомненно, что всякое действие имеет свою причину, то все поступки имеют свою причину, и свободы нет. А я говорю, ч[то] т[ак] к[ак] несомненно то, что я свободен и могу всегда поступить так или иначе, то несправедливо утверждение о том, что всякое действие имеет свою причину». И это мы чувствуем всегда, nous avons beau faire.¹² И я пришел к этому, не об этом думая, а думая о жизни, о том, что есть жизнь. Я так понял это в последнее время.

¹³ То, что я считаю собою, есть сознание божественного начала, к[оторое] проявляется в одной части Всего. Часть эта ограничена пределами телесности (материи) в пространстве, т. е. что божественное начало в пределах телесности сознает себя, и это я считаю собою. Это божественное начало по существу своему свободно и всемогуще и также свободно и всемогуще и в пределах телесности, п[отому] ч[то] оно проявляется во времени. Эти-то проявления божеств[енного] начала в пространстве и времени и есть то, что мы называем своей жизнью.

Если бы божествен[ное] начало проявлялось только в телесности в пространстве, т. е. не было бы времени, то божеств[енное] начало не было бы свободно и всемогуще в телесности пространства, не было бы жизни. Свободно и всемогуще становится бож[ественное] начало, заключенное в пределы телесности, через изменения во времени. Божеств[енное] начало изменяет и творит жизнь, смотря по степени своего сознания того, что я называю собою.

Сознание может быть низшее, животное, руководящее всеми движениями существа: может быть и более широкое, семейное, родовое, общественное, борющееся с сознанием личным, животным. И, наконец, может быть сознанием высшим, несовместимым с проявлением его в пространстве и времени, и тогда жизнь кончается.

Во всяком случае жизнь изменяется и направляется вследствие изменения сознания. Сознание же всегда всё более и более расширяется.