Только змеи сбрасывают кожи,Чтоб душа старела и росла.Мы, увы, со змеями не схожи,Мы меняем души, не тела.Память, ты рукою великаншиЖизнь ведешь, как под уздцы коня,Ты расскажешь мне о тех, что раньшеВ этом теле жили до меня.Самый первый: некрасив и тонок,Полюбивший только сумрак рощ,Лист опавший, колдовской ребенок,Словом останавливавший дождь.Дерево да рыжая собака —Вот кого он взял себе в друзья,Память, память, ты не сыщешь знака,Не уверишь мир, что то был я.И второй... Любил он ветер с юга,В каждом шуме слышал звоны лир,Говорил, что жизнь — его подруга,Коврик под его ногами — мир.Он совсем не нравится мне, этоОн хотел стать богом и царем,Он повесил вывеску поэтаНад дверьми в мой молчаливый дом.Я люблю избранника свободы,Мореплавателя и стрелка.Ах, ему так звонко пели водыИ завидовали облака.Высока была его палатка,Мулы были резвы и сильны,Как вино, впивал он воздух сладкийБелому неведомой страны.Память, ты слабее год от году,Тот ли это или кто другойПроменял веселую свободуНа священный долгожданный бой.Знал он муки голода и жажды,Сон тревожный, бесконечный путь,Но святой Георгий тронул дваждыПулею не тронутую грудь.Я — угрюмый и упрямый зодчийХрама, восстающего во мгле.Я возревновал о славе Отчей,Как на небесах, и на земле.Сердце будет пламенем палимоВплоть до дня, когда взойдут, ясны,Стены Нового ИерусалимаНа полях моей родной страны.И тогда повеет ветер странныйИ прольется с неба страшный свет:Это Млечный Путь расцвел нежданноСадом ослепительных планет.Предо мной предстанет, мне неведом,Путник, скрыв лицо; но всё пойму,Видя льва, стремящегося следом,И орла, летящего к нему.Крикну я... но разве кто поможет,Чтоб моя душа не умерла?Только змеи сбрасывают кожи,Мы меняем души, не тела.
43. Канцона
И совсем не в мире мы, а где-тоНа задворках мира средь теней.Сонно перелистывает летоСиние страницы ясных дней.Маятник, старательный и грубый,Времени непризнанный жених,Заговорщицам секундам рубитГоловы хорошенькие их.Так пыльна здесь каждая дорога,Каждый куст так хочет быть сухим,Что не приведет единорогаПод уздцы к нам белый серафим.И в твоей лишь сокровенной грусти,Милая, есть огненный дурман,Что в проклятом этом захолустьиТочно ветер из далеких стран.Там, где всё сверканье, всё движенье,Пенье всё, — мы там с тобой живем.Здесь же только наше отраженьеПолонил гниющий водоем.