Полное собрание сочинений в 10 томах. Том 8. Письма

Разрыв между Рейснер и Гумилевым, происшедший в конце января 1917 г., принято объяснять политическими расхождениями между «монархистом» и «революционеркой» в канун революционных перемен в стране. Между тем, сама Рейснер в письме к М. Л. Лозинскому («поверенному» их отношений в эти месяцы) прямо говорит о своем «уходе в революцию» как о попытке уйти от невыносимой личной боли, которую причинила ей январская встреча с Гумилевым: «Как глупо иногда разбивается человеческая жизнь совсем вдребезги, и какой-то ложный стыд мешает закричать о помощи, попросить пощады. Сколько зла и боли совершается совсем рядом, у всех на глазах, а сказать нельзя. <...> Совсем сломанной и ничего не стоящей я упала в самую стремнину революции... не создавая себе никаких иллюзий, зная и видя все дурное, что есть в социальном наводнении, я узнала братское мужество и высшую справедливость, и то особенное волнение, которое сопровождает творчество, всякое непреложное движение к лучшему. И счастье» (Дружба народов. 1967. № 4. С. 245). Совершенно оправданной представляется версия Ахматовой о том, что в канун встречи в январе с Гумилевым Лариса Михайловна узнала о «параллельном» (и тоже — «с предложением руки и сердца»!) романе поэта с А. Н. Энгельгардт («А не узнать она, конечно, не могла» — см.: Лукницкая. Указ. соч. С. 172). Рейснер, считавшая себя невестой Гумилева, «беспамятно любящая его», была оскорблена смертельно! Она потребовала от поэта возвратить ей письма и разорвала общение с ним.

Интересно, что Гумилев продолжил переписку. Более того, на месяцы, последующие за разрывом, приходятся его гениальные «Канцоны», обращенные к Рейснер. Более того, как следует из рассказа Ахматовой о драматическом возвращении поэта из Лондона в Петроград в мае 1918 года, Гумилев ехал в Россию, имея в качестве «запасного варианта» действий после сознающегося им неизбежным развода с женой... опять-таки женитьбу на Ларисе Михайловне («После разговора у АА о разводе Николай Степанович и АА поехали к Шилейко, чтобы поговорить втроем. В трамвае Николай Степанович, почувствовавший, что АА совсем уже эмансипировалась, стал говорить “по-товарищески”: “У меня есть кто бы с удовольствием пошел за меня замуж. Вот, Лариса Рейснер, например... Она с удовольствием бы...”» (Лукницкая. Указ. соч. С. 171). Гумилев еще не знал, что его «Лери» к этому времени была уже не только женой Ф. Ф. Раскольникова, но как раз тогда делала невероятную карьеру «женщины — военного политика», карьеру, которая через несколько месяцев приведет ее в кабинет Адмиралтейства.

Но она и теперь продолжала «до беспамятства» любить Гумилева! Встретившись с ним уже после женитьбы поэта на «дождавшейся» его А. Н. Энгельгардт, ее сопернице, ослепленная от боли и ярости Рейснер вела себя очевидно нелепо и дико, особенно если учитывать ее нынешнее общественное и семейное положение. Она то рассказывала полузнакомым людям, «как нехорошо поступил с ней Николай Степанович», то испытывала приступы слепой ненависти к Гумилеву и его молодой жене, в припадке которой она потребовала... лишить поэта «балтфлотовского» пайка (Гумилев читал просветительские лекции для матросов). Ее состояние этого времени описывается в воспоминаниях Арбениной: «Как-то мы с Мандельштамом были в Мариинском театре. Сидели в ложе, а вблизи, тоже в ложе, была Лариса Рейснер. Она мне послала конфет, и я издали с ней раскланялась. (Осип бегал к ней здороваться). Потом он был у нее в гостях и рассказал мне, что она плакала, что Гумилев с ней не кланяется. Он вообще неверный. <...> Растроганная, я стала бранить Гумилева за то, что он «не джентльмен» в отношении женщины, с которой у него был роман. Он ответил, что романа не было (он всегда так говорил), а не кланяется с ней потому, что она была виновата в убийстве Шингарева и Кокошкина (министров Временного правительства, убитых матросами в 1918 г. — Ред.)» (Исследования и материалы. С. 457–458).

Гибель Гумилева стала чудовищным ударом для Л. М. Рейснер. Она говорила Н. Я. Мандельштам, что для нее, прошедшей все ужасы Гражданской войны, эта смерть была «единственным темным пятном на ризах революции» (Н. Я. Мандельштам была уверена, что «будь она в Москве, когда забрали Гумилева (Л. М. Рейснер вместе с мужем, Ф. Ф. Раскольниковым была в это время с дипломатической миссией в Афганистане — Ред.), она бы вырвала его из тюрьмы» (см.: Неизд 1980. С. 216)). Разведясь с Раскольниковым, который не вынес «конкуренции» с поэтом, продолжавшейся и после смерти Гумилева, Рейснер какое-то время носилась с безумной идеей... взять детей Гумилева себе и даже пыталась вмешаться в воспитание Лены Гумилевой — советовала Анне Николаевне, как правильно развивать ребенка, и жаловалась затем... Ахматовой (!) что Анна Николаевна ее не слушает. Своей матери она писала в 1922 году: «Если бы перед смертью его видела, — все ему простила бы, сказала бы правду, что никого не любила с такой болью, с таким желанием за него умереть, как его, поэта, Гафиза, урода и мерзавца. Вот и все» (Исследования и материалы. С. 484).