я чувствую мою вину. Открылась выставка Independants, и я ничего не пишу о ней в «Весы». Это происходит не от лени и не из-за моих других работ (их у меня действительно много), но исключительно из-за самой выставки. Слишком много в ней пошлости и уродства, по крайней мере для меня, учившегося эстетике в музеях. Может быть, это тот хаос, из которого родится звезда, но для меня новые теченья живописи в их настоящей форме совершенно непонятны и не симпатичны. А писать о том немногом, что меня заинтересовало, не имело бы смысла. Впрочем, скоро открывается Весенний салон, и я надеюсь, что с ним я буду счастливее. Также я попросил бы Вас дать мне для разбора какую-нибудь книгу русских стихов. Моим мыслям о поэтическом творчестве пока было бы удобнее всего вылиться в рецензии.
Мне очень интересно, сколько моих стихов Вы думаете напечатать в этом году. Если три, то я позволю себе обратить Ваше внимание на «Скрипку» (уже взятую Вами), «Андрогина» и сегодняшнее — «Одержимый». Они мне нравятся больше всего, мною написанного, но, конечно, Ваш выбор может переменить мое мнение, составленное совершенно одиноко.
Не надо ли прислать их переписанными заново? Февральского номера «Весов» я еще не получил и жду его с нетерпеньем.
Всегда преданный Вам Н. Гумилев.
38. В. Я. Брюсову
<Париж. 24 марта/6 апреля 1908 г.>
Дорогой Валерий Яковлевич!
Спешу Вас известить, что мое поползновенье печататься, по обыкновению, не увенчалось успехом, и Арцыбашев объявил, что стихи мои не подходят «по характеру». Впрочем, из интересных я посылал ему только «Камень». Но теперь свободен и он.
Я посылаю Вам несколько новых вещей, чтобы у Вас был больше выбор. Не могу Вам не признаться в недавней мальчишеской шутке. Я познакомился с одной барышней, m-lle Богдановой, которая бывает у Бальмонтов и у Мережковских, и однажды в Café d’Harcourt она придумала отнести мое стихотворение «Андрогин» для отзыва З. Н. Гиппиус, не говоря ни моего имени, ни моих литературных заслуг. Стихотворение понравилось, было возвращено с надписью «очень хорошо», и даже Мережковский отнесся к нему благосклонно. M-lle Богданову расспрашивали об авторе и просили его привести, но, конечно, ей не удастся это сделать. Так что, если «Андрогин» не будет в «Весах», для З<инаиды> Н<иколаевны> останется загадкой «застенчивый» талант-метеор (эпитет Образования).
Теперь я хочу попросить у Вас совета как у maître’а, в руках которого находится развитье моего таланта. Обстоятельства хотят моего окончательного переезда в Россию (в Петербург), но не повредит ли мне это как поэту. Тогда их можно устранить. Сообщите мне Ваше мнение, и оно будет играть роль в моем решеньи. Конечно, я напомню Вам Джеромовского юношу, который вечно жил советами, но Ваше влияние на меня было до сих пор так благотворно, что я действую по опыту. Мне совестно писать Вам об этом, но я надеюсь получить от Вас ответ сравнительно скоро, так как через три недели я опять начну кочевой образ жизни и долго не буду иметь определенного адреса. Скоро, наверное, в Москву приедет поэт гр<аф> Толстой, о котором я Вам писал. За последнее время мы с ним сошлись, несмотря на разницу наших взглядов, и его последние стихи мне очень нравятся. Очень интересно, что скажете о нем Вы.
Искренне преданный Вам Н. Гумилев.
P. S. Несколько слов об Анне Комнене, о которой я написал стихотворение. Историки любят выставлять ее идеальной, но многие факты заставляют меня подозревать противное. Вспомните крестоносца Боемонта, помилованного разбойника etc. Думаю, я не исказил истины.
Н. Г.