Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.

Въ Долбин прошли первые дтскіе годы И. В. Киревскаго. Его отецъ, Василій Ивановичъ Киревскій, былъ человкъ замчательно просвщенный. Онъ зналъ пять языковъ; библіотека, имъ собранная, свидтельствуетъ о его любви къ чтенію; въ молодости самъ переводилъ и даже печаталъ романы и другія мелкія литературныя произведенія того времени; но по преимуществу онъ занимался естественными науками, физикой, химіей и медициной; охотно и много работалъ въ своей лабораторіи; съ успхомъ лечилъ всхъ, требовавшихъ его помощи. Онъ служилъ въ гвардіи, и вышелъ въ отставку секундъ-маіоромъ; въ 1805 году женился на Авдоть Петровн Юшковой. Во время первой милиціи былъ онъ выбранъ въ дружинные начальники. Въ 1812 году перевезъ всю свою семью въ Орелъ. Здсь и въ Орловской деревн своей (Киревской Слободк), въ 3-хъ верстахъ отъ Орла, онъ далъ пріютъ многимъ семействамъ, бжавшимъ изъ Минска, Смоленска, Вязьмы и Дорогобужа; взялъ на себя леченіе, содержаніе и продовольствіе 90 человкъ раненыхъ Русскихъ, съ христіанскимъ самоотверженіемъ ухаживалъ за больными, брошенными Французами, — и на подвиг христіанскаго сердоболія заразившись тифозною горячкою, скончался въ Орл 1-го Ноября 1812 года. Тло его было перевезено въ с. Долбино и похоронено въ церкви. Посл него остались два сына — Иванъ (родился въ Москв 1806 года 22 Марта) и Петръ (родился въ Долбин 1808 года 11 Февраля), и еще дочь Марія (род. 1811 года 8 Августа), на рукахъ своей матери, овдоввшей на 23-мъ году жизни.

Авдотья Петровна Киревская возвратилась съ дтьми въ Долбино. Сюда въ начал 1813 года перехалъ Василій Андреевичъ Жуковскій, ея близкій родственникъ, воспитанный съ нею вмст и съ дтства съ нею дружный. Жуковскій прожилъ здсь почти два года. Въ конц 1815 года онъ оставилъ свою Блевскую родину: похалъ въ Петербургъ для изданія своихъ стихотвореній, надясь возвратиться скоро и думая посвятить себя воспитанію маленькихъ Киревскихъ и принять на себя опекунскія заботы.

Вотъ отрывки изъ его писемъ 1815 года:

„Вотъ мое расположеніе: кончивъ изданіе своихъ стиховъ, котораго на бду никому постороннему поручить не могу, тотчасъ отправлюсь въ Дерптъ….. Вы между тмъ увдомьте, чт`o вы хотите длать, когда соберетесь къ намъ и когда должно мн пріхать за вами. Гораздо было бы лучше, когда бы я васъ и проводилъ изъ Дерпта, тогда могъ бы подоле съ вами остаться. При свиданіи будемъ говорить о томъ, что для меня есть одно изъ главныхъ длъ жизни, о воспитаніи нашихъ дтей. Я ждалъ и жду плана, и право не даромъ сказалъ, что въ этотъ планъ входитъ много моего будущаго. Чтобы придумать что-нибудь основательное, надобно имть этотъ планъ въ рукахъ; а вы все еще его не присылаете”.

„Милые друзья, благодарствуйте за добрые совты, а еще боле за то нжное чувство дружбы, которое видно въ вашихъ письмахъ. Слава Богу! Это восклицаніе весьма тутъ кстати. Какъ не сказать слава Богу, думая о друзьяхъ и видя ихъ къ себ дружбу? Послушайте, милая Долбинская сестра[2]. Я и самъ было испугался своего предложенія[3], сдланнаго вамъ въ первую минуту, но испугался только своей неспособности его исполнить. Что, если бы мн удалось только боле еще испортить дла ваши? Но, какъ говорятъ, на безрыбь и ракъ рыба, а я готовъ быть для васъ ракомъ. Что же было бы лучше, какъ потрудиться для нашихъ милыхъ дтенковъ, да вы отъ меня не уйдете. Дайте мн устроить свое здшнее, и я опять у васъ, опять въ своей семь, опять въ прекрасномъ родимомъ краю, окруженный всми милыми воспоминаніями, среди соловьевъ и розъ и проч. и проч. Знаете, что всякій ясный день, всякій запахъ березы производитъ во мн родъ Heimweh….”.