Лагранж.
Я, признаюсь, глубоко возмущен. Помилуйте! Какие-то чванливые провинциалки жеманятся сверх всякой меры, обходятся свысока с порядочными людьми! Как это они еще догадались предложить нам кресла! И позволительно ли в нашем присутствии все время перешептываться, зевать, протирать глаза, поминутно спрашивать: «А который теперь час?» И на все вопросы ответ один: «да» или «нет»! Согласитесь, что, будь мы самыми ничтожными людьми на свете, и тогда нельзя было бы нам оказать худший прием, не так ли?Дюкруази.
Полноте! Вы уж не в меру чувствительны!Лагранж.
И точно, чувствителен. Настолько чувствителен, что хочу проучить этих девиц за дерзость. Я догадываюсь, почему они нами пренебрегают. Духом жеманства заражен не только Париж, но и провинция, и наши вертушки пропитаны им насквозь. Короче говоря, эти девицы представляют собой смесь жеманства с кокетством. Я понял, как удостоиться их благосклонности. Доверьтесь мне, и мы сыграем с ними такую шутку, что жеманницы сразу поймут, как они глупы, и научатся лучше разбираться в людях.Дюкруази.
А в чем состоит шутка?Лагранж.
Маскариль, мой слуга, слывет острословом; в наше время нет ничего легче, как прослыть острословом. [49]У этого сумасброда мания строить из себя важного господина. Он воображает, что у него изящные манеры, он кропает стишки, а других слуг презирает и зовет их не иначе как скотами.Дюкруази.
Ну-ну, говорите! Что вы придумали?Лагранж.
Что я придумал? Вот видите ли… Нет, лучше поговорим об этом в другом месте.ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Горжибюс.
Ну что? Виделись вы с моей племянницей и дочкой? Дело идет на лад? Объяснились?Лагранж.
Спрашивайте об этом у них, а не у нас. Нам же остается только покорно поблагодарить вас за оказанную нам честь и уверить вас в нашей неизменной преданности.Дюкруази.
В нашей неизменной преданности.Горжибюс
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Маротта.
Что прикажете, сударь?Горжибюс.
Где твои госпожи?Маротта.
У себя.Горжибюс.
Чем они заняты?Маротта.
Губной помадой.Горжибюс.
Довольно им помадиться. Позови-ка их сюда.ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Горжибюс.
Негодницы со своей помадой, ей-ей, пустят меня по миру! Только и видишь, что яичные белки, девичье молоко и разные разности, — ума не приложу, на что им вся эта дрянь? За то время, что мы в Париже, они извели на сало по крайней мере дюжину поросят, а бараньими ножками, которые у них невесть на что идут, можно было бы прокормить четырех слуг.ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Горжибюс.
Нечего сказать, стоит изводить столько добра на то, чтобы вылоснить себе рожу! Скажите-ка лучше, как вы обошлись с этими господами? Отчего они ушли с такими надутыми лицами? Я же вам сказал, что прочу их вам в мужья, и велел принять как можно любезнее.Мадлон.
Помилуйте, отец! Как могли мы любезно отнестись к неучтивцам, которые с нами так невежливо обошлись?Като.
Ах, дядюшка! Неужели хоть сколько-нибудь рассудительная девушка может примириться с их дурными манерами?Горжибюс.
А чем же они вам не угодили?Мадлон.
Хороша тонкость обращения! Начинать прямо с законного брака!Горжибюс.
С чего же прикажешь начать? С незаконного сожительства? Разве их поведение не лестно как для вас обеих, так и для меня? Что же может быть приятнее? Уж если они предлагают священные узы, стало быть, у них намерения честные.Мадлон.
Фи, отец! Что вы говорите? Это такое мещанство! Мне стыдно за вас, — вам необходимо хоть немного поучиться хорошему тону.Горжибюс.
Не желаю я подлаживаться под ваш тон. Сказано тебе: брак есть установление священное, и кто сразу же предлагает руку и сердце, тот, стало быть, человек порядочный.Мадлон.
О боже! Если бы все думали, как вы, романы кончались бы на первой же странице. Вот было бы восхитительно, если бы Кир сразу женился на Мандане, а Аронс без дальних размышлений обвенчался с Клелией! [50]Горжибюс.
Это еще что за вздор?