Дева томится в молельне вечерней.Образ мадонны и кроток и тих.Грезы, что миг, все темней и неверней...Где он, где твой нареченный жених!Образ мадонны и кроток и тих,Молча приемлет земные молитвы...Где-то в горах и равнинах чужихДлятся и длятся жестокие битвы!Грезы, что миг, все темней и неверней...Страшно, как в зеркало, глянуть в мечты:Стрелы над шлемами свищут размерной,Громче мечи дребезжат о щиты...Дева томится в молельне вечерней:Где он, где твой нареченный жених!Может быть, сброшен коварным ударом,Стынет, простертый на камнях нагих,Ночью, под лунным таинственным паром,Где-то в горах иль в равнинах чужих?
Сарацин
Ждет, притаясь за скалой, сарацин.Рыцарь опасной дороги не минет!Звон разнесется по глуби долин.Кто-то кого-то в борьбе опрокинет!Рыцарь опасной дороги не минет!Враг неподвижен за серой скалой,Прыгнет и крикнет, опустит и вынет,Красный от крови, кинжал роковой!Звон разнесется по глуби долин.Радостный звон, – он друзей не обманет!Алый, как красный от крови, рубинК белой одежде красиво пристанет!Ждет, притаясь за скалой, сарацин.Кто-то кого-то в бою опрокинет!Верный, как барс, поиграет с врагом,Сзади копье перелетное кинет,И на седло, потрясая клинком,Прыгнет, и крикнет, и лезвие вынет!
Рама
Алые розы в сплетении терний.Алые розы – то рыцаря кровь;Тернии – грезы в молельне вечерней;Розы и тернии – наша любовь.
1914—1916
Варшава
* * *
Да, я безумец! я не спорю!Воспоминанья заглуша,Я жить умею лишь мгновеньем.И, как река стремится к морю,К любви спешит моя душа!Неясным, тающим виденьемБылое реет позади.Но день, расцветший нынче, ярок.Судьба с единственным веленьемМне предстает всегда: «Иди!»Под сводом многоцветных арок,По берегу поющих струй,Иду, протягиваю руки,И так томителен и сладок, —Сегодня, – каждый поцелуй!Он был иль нет, тот миг разлуки?Не знаю! Верю правде встреч!Да, я безумец! Я не спорю!Но внятны мне лишь эти муки,Лишь этот трепет детских плеч!
1914 – 4 января 1915
* * *
Мелькали мимо снежные поляны,Нас увозил на запад sleeping-car[62],В тот край войны, где бой, где труд, где раны,Где каждый час – пальба, все дни – пожар.А мы, склонясь на мягкие диваны,В беседах изливали сердца жар,Судили мы поэта вещий дарИ полководцев роковые планы, —То Пушкин, Достоевский, Лев ТолстойВставали в нашей речи чередой,То выводы новейшие науки...А там, вдали, пальба гремела вновь,На белый снег лилась потоком кровьИ люди корчились в предсмертной муке...