В горах, среди утесов и снегов,Откуда жизнь людская не видна нам,На небе выступает из туманаСосновый сруб, убежище орлов.Пока метель наносит свой покровИ в черном гневе мечутся бураны,Мы здесь играем в кости, варим пловИ допиваем не спеша стаканы.Когда-то, - так нам говорит поэт, -В такую ночь здесь отдыхал Манфред,Чтоб снова в бой вступить с Непобедимым.Так мы, - лишь день проснется молодой, -Уйдем в свой путь по пропастям и льдинам,Чтоб в кости перекинуться с судьбой.
* * *
В полдневный час, в день сбора виноградаЕе он встретил. Торопя мула,Она обратно ехала из сада,Свежа, как сад, как счастье - весела.И он спросил: «Какая бы наградаТебя приворожить ко мне могла?»Она ж в ответ: «Свети с утра лампадуКиприде доброй». - Хлыст свой подняла,Ударила мула с веселым криком,И тот, смешно прижавши уши, мигомУмчал ее. Лишь вьется пыль, как дым.А он стоял, - лишь сердце билось, радо, -И молвил: «Хорошо быть молодымВ полдневный час, в день сбора винограда».
* * *
Розы покрыли, как снег, наше брачное ложе. КипридаС цоколя радостный наш благословляет союз.Мы принесем ей дары: золотистые, сладкие смоквы,Спелый, сквозной виноград и молодых голубей.Солнце утонет в волнах. Лепестки ароматнее станут.Руки касаются рук, уст ожидают уста.Дай же, богиня, нам быть совершенными в нежности нашей,В благословенную ночь мудрого сына зачать.Из Анри де Ренье
* * *
И день окончился той желтою луною,Что медленно плывет меж тонких тополей,В то время как еще доносится пороюШуршанье тростника и запах трав с полей.Могли ли думать мы, когда дорогой длиннойИзнеможенные, брели рука в руке,Могли ли думать мы, когда в степи пустыннойМы оставляли след кровавый на песке,Могли ли думать мы, когда любовь, как пламя,Нас обреченностью мучительною жгла,Когда погас в руках огонь, хранимый нами,Что станет к вечеру легка его зола?!И этот долгий день, что отошел к покоюИ веет шорохом и запахом с полей,Окончится для нас той желтою луною,Что медленно плывет меж тонких тополей…О вечной тайне бытия
Безумно сказочно, мучительно светло
Мне кажется всегда все то, что мной любимо.
Д. Кленовский
«Последний акмеист», «последний царскосел», «последний поэт серебряного века» - так называли Д.И.Кленовского современники, собратья по перу. Говоря о его поэзии, критики прежде всего отмечали ее глубину и цельность миросозерцания, некоторые даже упрекали в приверженности одной теме. Сам Кленовский считал это скорее достоинством и с явной обидой писал Маркову 12 мая 1959 года: