Дворец его, суровый и безмолвный,Один не спит во мраке. Вся в огняхСияет царская трапеза. За столамиСидят опричники, бояре и дворяне,И кравчий, брагою наполнив чаши,Их подает пирующим гостям.Задумчивый и грустный за трапезойСидит сегодня царь… Его не тешитНи шум толпы, ни песни удалыеДвух гусляров, которые поютПро грозный бой у белых стен КазаниИ славят Русь и русского царя…В его уме встают иные сцены:То видит он суровый эшафот,С которого звучат ему проклятья,То чудятся ему истерзанные трупыИ слышится предсмертное хрипенье…И вздрогнув, он очнется – и велитПодать вином наполненную чашу,Пьет сам – и требует, чтоб гости пили,И гуслярам дает приказ плясать…А ночь бежит… Уж кое-где дымятсяУгасшие лампады… Уж в речахГостей звучит порою утомленьеИ клонит сон их головы хмельные.И вот вином в последний разНаполнены сверкающие чаши, –И грозный царь, на посох опираясь,Уходит из трапезы… Вслед за нимРасходятся и гости – и вокругЦарит немая мгла и мертвое молчанье…
О, если там, за тайной гроба,Есть мир прекрасный и святой,Где спит завистливая злоба,Где вечно царствует покой,Где ум не возмутят сомненья,Где не изноет грудь в борьбе, –Творец, услышь мои моленьяИ призови меня к себе!Мне душен этот мир развратаС его блестящей мишурой!Здесь брат рыдающего братаГотов убить своей рукой,Здесь спят высокие порывыСвободы, правды и любви,Здесь ненасытный бог наживыСвои воздвигнул алтари.Душа полна иных стремлений,Она любви и мира ждет…Борьба и тайный яд сомненийЕе терзает и гнетет.Она напрасно молит светаС немой и жгучею тоской,Глухая полночь без рассветаЦарит всесильно над землей.Твое высокое ученьеНе понял мир… Он осмеялСвятую заповедь прощенья.Забыв твой светлый идеал,Он стал служить кумирам века;Отвергнув свет, стал жить во мгле, –И с той поры для человекаУж нет святыни на земле.В крови и мраке утопая,Ничтожный сын толпы людскойНа дверь утраченного раяГлядит с насмешкой и хулой;И тех, кого зовут стремленьяК святой, духовной красоте, –Клеймит печатью отверженьяИ распинает на кресте.