Средь жизни будничной, ее тревог докучных,Незримых, тайных битв, с той жизнью неразлучных,Воспоминание лелею я одно,И сладко так душе и горестно оно.Я помню, в дальний край гнала меня неволя, –Судьбы игрушкой быть куда плохая доля!Так мудрено ль, что злость мне волновала грудьИ что казался мне невыносим мой путь?Хоть город тот, что мне покинуть предстояло,Для сердца моего и не был мил нимало,Но привыкает скоро русский человек:Где месяц проживет, как будто прожил век,Притом же иногда меж чопорных педантов,Меж сплетниц набожных, самодовольных франтов,Заброшено судьбой, как перл в песке морском,Найдется существо и с чувством и с умом;Согреет вас его приветливое слово,И вы на остальных махнуть рукой готовы.Так было и со мной: я помню ясный взор,Улыбку добрую, веселый разговор,Что от меня вражду, сомненье и печали –Как духов утра свет – внезапно отгоняли.С кудрявым мальчиком, с нарядным мотылькомЯ не сравню ее плохим своим стихом;Но жаль мне, что она не встретила поэта:Не подарил бы он другой сравненье это.Красавицей она назваться не могла,Но детской резвостью, но ясностью челаОна влекла к себе с неодолимой силой;И тот, кого она приветом вскользь дарила,Хотя б под бурями житейскими поник,Душою воскресал и весел был на миг.Любуясь милою головкою, бывало,Я рад был, что судьба ее так баловала,Что жаль ее судьбе; что от тревог и злаОна щадит ее: печаль бы к ней не шла…Итак, я уезжал. На долгую разлукуЕще пришел я раз пожать ей братски руку;Хотел ей высказать, что там, в глуши степей,С любовью буду я воспоминать о ней;Что днями светлыми я ей одной обязан,Что к ней останусь я душой навек привязан,И много кой-чего сказать еще хотел;Но слов не находил и как немой сидел.И лучше, может быть! Мой вздор сентиментальныйМог рассмешить ее, пожалуй, в час прощальный!«Мы с вами свидимся, я знаю, через год,Вас участь лучшая в краю далеком ждет», –Она сказала мне с своей улыбкой ясной.Как солнечным лучам в осенний день ненастный,Я рад улыбке был; словам поверил я,И дальний путь уж был не страшен для меня.Прощаясь, я просил ее, чтоб серенадуОна сыграла мне, – я в Шуберте отрадуНеизъяснимую для сердца нахожу.Вот к клавишам она подходит; я гляжуНа светлое чело, на маленькие руки…И в душу полились мечтательные звуки…Два года протекло, как прежде много лет,Еще в душе моей оставив горький след.Всё так же ратовал я с донкихотским жаромЗа призраки свои и чувства тратил даром.И возвратился вновь я в скучный город свой,И встретился с давно знакомою толпой.Всё тех же увидал я чопорных педантов,Нелепых остряков, честолюбивых франтов,Прибавилось еще немного новых лиц;Пред золотым тельцом лежат, как прежде, ниц;Всё те же ссоры, сплетни и интриги;В почете карты всё, и всё в опале книги!Но не нашел я той, к кому в былые дниЯ смело нес и грусть и радости свои…И часто так к кому душа моя больнаяРвалась, под жизненным ярмом изнемогая!..И весть услышал я: ее уж больше нет!Суровым косарем сражен прекрасный цвет,Суровым косарем, что без разбору коситИ тех, кто жизнь клянет, и тех, кто жизни просит!Как больно было мне… Но если свет о нейПри мне судил, еще мне делалось больней!Ему не жаль, казалось, вовсе, что могилаИ юность, и красу навеки поглотила…Клеветников, завистников бездушных толкИ у дверей могилы даже не замолк.Я снова посетил давно знакомый дом;Теперь семья другая поселилась в нем.Вот уголок уютный, где она, бывало,Вокруг себя друзей немногих собирала.Отрадных много я припомнил вечеров;Войдя в ту комнату, я плакать был готов!Как оживить она домашний круг умела…Как быстро время с ней, как весело летело:Невольно лица прояснялися у всех,Когда звучал ее беспечный, детский смех.Теперь не то я встретил; чопорно и чинноЗдесь разговор вели, и в ералаш в гостинойС тремя почтенными старушками игралОт старости едва ходивший генерал.Изящно в комнатах, роскошно даже было…Но всё тоску и грусть на сердце наводило…Но вот хозяйка села за рояль… Она,Все говорят, артисткой быть великой рождена.Вот Шуберта опять я слышу серенаду…И точно… более, казалось бы, не надоИскусства и желать. Но отчего же мнеДосадно стало так? В душевной глубинеКак будто злоба вдруг к игравшей шевельнуласьЗа то, что струн души больных она коснулась.Казалось мне, звучит в игре той мастерскойНасмешка над моей заветною мечтой.Оставил вечер я… Но всё мотив знакомыйПреследовал меня на улице и дома…Всё образ предо мной любимый возникал,И до рассвета глаз в ту ночь я не смыкал.