Полное собрание стихотворений и поэм. Том I

«Кричал ведь я туда вниз. жаркое / душное лето было. С ленивою Люсей / девушкой. белой большой и уже / художницей». Девушка по имени Люся коротко упоминается в книге «Молодой негодяй»: «Забыта большая блондинка Люська, подружка сионистов, нравившаяся молодому негодяю». И там же ещё: «Четвёртая муза [харьковских пиитов] — очкастая Люда Викслерчик, на ней и держался весь магазин, она была настоящая рабочая лошадь, эта муза — была замужем, и каждый вечер её ревнивый еврей являлся встречать Люду после работы в компании двоих детей».

«Славы и жизни из / древних… Сенека… Лукулл…» Луций Анней Сенека (4–65 годы до н. э.) — римский философ-стоик, поэт и государственный деятель. Воспитатель Нерона и один из крупнейших представителей стоицизма. Луций Лициний Лукулл (не позднее 117 года до н. э. — 56 год до н. э.) — римский военачальник и политический деятель из плебейского рода Лициниев Лукуллов.

«Ягоды Саргона светили мне сегодня / Когда я проходил по ночи». Саргон II — царь Ассирии приблизительно в 722–705 годах до н. э. Ягоды Саргона — имеется в виду армянское вино.

«Почему я не люблю Мао Тзэ Тунга?..» Мао Цзэдун (1893–1976) — китайский государственный и политический деятель. Вызывает многолетний интерес Лимонова и часто упоминается в его эссеистике. В книге «Священные монстры» (2003) Мао посвящено эссе «Император-крестьянин»: «В последние десятилетия жизни он соревновался уже не с Марксом и Сталиным, но с Конфуцием и Цинь Шихуанди. Родившись в 1893-м в императорском Китае, где девочкам бинтовали ноги, он умер в 1976-м, когда у Китая уже было ядерное оружие. И старый мудрец спокойно говорил о преимуществах Китая перед другими ядерными державами…»

«…сопляки! — говорил Эрнст Неизвестный». Эрнст Иосифович Неизвестный (1925–2016) — советский и американский скульптор. Нередкий персонаж прозы и эссеистики Лимонова; в эссе-некрологе «Эрнст» («Свежеотбывшие на тот свет») он даёт интересный анализ художественной манеры и жизненной модели Неизвестного: «Его скульптуры насквозь литературны и, я бы сказал, беспомощно примитивны. С 1956 года он стал создавать “Древо жизни” — может быть, в подражание “Божественной комедии” Данте. Никакой особой философии, кроме гигантомании, я в его этой скульптурной дури не обнаружил. Уже после его смерти прочитав в его воспоминаниях, что Эрнст начинал вместе со скульптором Церетели, я понял с удовольствием, что у них общее, пошлое понимание скульптуры как уподобление человека машине и глыбам камня <…> Ирина Петровская распинается на “Эхе” о художниках в связи с Эрнстом Неизвестным, противопоставляя его советским руководителям-карликам.

Однако Эрнст только и делает, что вспоминает этих “карликов” (в своих мемуарах и интервью) и с гораздо меньшим пиететом вспоминает товарищей по искусству. Эрнст был очарован властью. Жалел, видимо, что к ней не принадлежал».