И ещё: Мотрич был около 6 футов и худой; хорват, со всегда впалыми тёмными щеками. Обезьянки, казалось, ему только и не хватало. Когда напивался — гнусавил и становился наглым. Трезвый был изысканно вежлив и чист, как принарядившийся рабочий. Да он и был рабочий по всем данным: по рождению, воспитанию.
На улице очков не носил: но писал и читал в очках: смешных, провинциально-учительских, круглых, в роговой оправе. Стеснялся, конечно.
На Сумской /он жил рядом — на параллельной Рымарской/ — его ВСЕ знали как Поэта. И в автомате — варившая нам кофе тётя Женя знала его как поэта, и ВЕСЬ МИР вокруг автомата и нескольких книжных магазинов <…> знал Мотрича, он был как, скажем, харьковский Бродский, если не более, потому что он был ОДИН, он был как бы сразу Отец-поэт, не поэт — мальчик».