«Наверно Поль остался там один». Поль, он же Павел Шеметов, — приятель харьковского периода. Несколько позже Лимонов дал его подробный портрет в романе «Это я — Эдичка», история эта столь показательна, что мы решили привести её почти целиком: «Неведомо где заразился франкоманией сын простых рабочих родителей, живший в маленьком частном домике на окраине Харькова, — Павел Шеметов. Во флоте, где он служил матросом <…> до деталей выучил французский язык. В тот момент, когда я с ним познакомился, он говорил по-французски изощрённо, по желанию мог говорить с марсельским, парижским и бретонским акцентом. Проезжавшие изредка через Харьков на юг французские туристы <…> принимали его за репатрианта. <…> Поль был безумно влюблён во Францию. Он знал всех французских шансонье, из которых особенно любил Азнавура и Бреля. В своей комнате на стене маслом на всю стену Поль нарисовал огромный портрет Азнавура. Помню, что в тесной, зассанной подворотне Сумской улицы — центральной улицы нашего родного Харькова — он пел нам как-то “Амстердам!”. Подражая Жаку Брелю, он весь багровел и надувался. У него не было столько умения и мастерства, но, наверное, не меньше энтузиазма, чем у Бреля. <…> Работал он тогда на кожевенном заводе, что он в точности делал там, я не знал, но работал он тяжело и противно почти два года — он хотел одеться. <…> Поль до такой степени перефранцузился, что даже внешне, я имею в виду, прежде всего его лицо, стал совсем непохож на русского и действительно напоминал француза, скорее всего, жителя небольшого бретонского городка. <…> Судьба его трагична. Он слишком рано созрел, когда ещё невозможно было выехать из СССР, не выпускали ещё евреев, не существовало ещё практики выставления, выброса за границу неугодных элементов. <…> Я знаю о трёх его попытках убежать из Советского Союза. Первая сошла незамеченной. <…> [В Армении] он узнал, что какой-то крупный чиновник берёт огромные суммы и переправляет людей нелегально в Турцию. Чиновник принимал их на работу — строить автомобильную дорогу. Часть дороги строилась на турецкой территории. Полю не повезло. Когда он приехал на границу, начальник уже сидел в тюрьме. Вторая попытка была крушением всей жизни Поля. Он <…> отправился в Новороссийск и там сумел договориться с матросами какого-то французского корабля, что они его спрячут и вывезут из СССР. Но к Полю, очевидно, не благоволила госпожа Фортуна. В команде оказался человек, работавший на советских таможенников. Говорят, такие случаи часты — эти осведомители работают за деньги. По его доносу уже на внешнем рейде в Батуми — последний советский порт на Чёрном море, дальше уже шла Турция — корабль задержали, был произведён обыск, и Поля извлекли из его тайника. При нём нашли политические карикатуры на глав советского правительства. Был суд, и… если так можно сказать, хоть в этом ему чуточку повезло — его признали душевнобольным. <…> Его подержали год в психбольнице, и вскоре он уже сидел опять на скамейке возле памятника Шевченко в Харькове, покуривал сигарету и поглядывал на свою дочь Фабиану, играющую у его битлзовских сапог. Теперь он ни с кем не разговаривал. Потом он вдруг исчез. Оставалось неизвестным, где он и что с ним, пока с западной границы СССР, из Карпат, не пришёл в харьковскую психбольницу запрос с просьбой выслать медицинскую историю болезни Павла Шеметова, задержанного при нелегальном переходе западной границы Союза Советских Социалистических Республик в районе города X. <…> Дальнейшая судьба Поля, после письма из Карпат, мне неизвестна».
