Полное собрание творений. Том I. Трактаты и гимны

14.1. И потом, как человек, который думает, подобно Диону, что волосы приличнее носить мужчинам, чем женщинам, не разойдется с очевидностью? Что может быть безосновательнее, нежели усваивать существам сильнейшим то, что является уделом слабейших, то, благодаря чему они суть слабейшие? Однако существует различие того, что есть по закону, и того, что есть по природе. По закону шевелюра почиталась не всеми, не везде и не всегда: лакедемоняне ведь украсились волосами после битве при Фирее (Θυρέαν), аргивяне же носили волосы прежде битвы[92]; у многих народов ни теперь, ни прежде этого вообще в обычае не было. 2. Но для всех женщин повсюду и всегда считалось хорошим заботиться о волосах. Ибо нет сейчас и не было прежде женщины, которая остриглась бы наголо, если только не по причине дурного знамения или ради отвращения бедствий, которые может принести время. Мне, во всяком случае, не доводилось ни встречать таких женщин, ни слышать о них. Природа здесь согласна с законом[93]: ни одна женщина от века не показывалась на людях лысой; ты не скажешь, будто их лысины скрыты под головными уборами, ибо комедии видят и сквозь них. Если же у женщины выпадают волосы, то это болезнь, и даже небольшая забота позволяет ей вернуться в свое естественное состояние. 3. Среди мужчин же – я имею в виду тех, кто достоин так называться, – нелегко назвать того, кто не достиг бы естественным путем совершенного облысения. Ибо именно это, по-видимому, и является знаком совершенства их природы, пусть даже и не всем случится быть совершенными. Как дети крестьянские понимают из роста здоровых растений, что те хотят согласно природе быть поднятыми и распрямиться вверх, так что тем растениям, которые не могут этого сделать сами, они помогают рогатинками и подпорками, точно так же и здесь: поскольку люди, имеющие наилучшую природу, находятся в состоянии близком к моему, то следовало бы подправить бритвой тех, кто лысиной не обладает, и помочь тем самым природе.

15.1. Достойно вспомнить лакедемонян, которые перед битвой в Фермопилах искусно уложили волосы, благодаря чему Дион и называет эту битву «великой», т.е. потому, что перед ней лакедемоняне расчесали волосы[94]. Но никто из них в живых не остался, ибо это был дурной знак. 2. Продолжим, чтобы не повторять уже сказанного о том, что даже у животных есть нечто мертвое и что у мертвецов они продолжают расти[95]. Терапевты в Египте постоянно всем говорят об этом[96]. И действительно, был такой случай, когда человек, обритый после смерти, был обретен год спустя обросшим густой шевелюрой и бородой. 3. Итак, Дион ввел в свою речь эллинов, погибших со славой, однако же умолчал о тех, кто одержал победы в великих битвах, отомстив ваварам и за этих спартанцев, и за всю остальную Элладу. Я говорю о македонцах и всех тех эллинах, что вторглись в Азию вместе с Александром, об эллинах, среди которых не было только лакедемонян[97]. 4. Перед сражением при Арбелах[98], которое куда более справедливо можно было бы назвать великим, – уразумев, что волосы для солдат есть зло, – эллины все разом обрились, и с Богом, Судьбой и доблестью вступили в решающий бой. А вот по какой причине прониклись они отвращением к волосам, как сообщает Птолемей Лагид[99] [а ему можно верить], поскольку, с одной стороны, он сам был участником этих событий и потому был хорошо осведомлен, а с другой стороны, был царем и потому не лгал [в угоду кому-либо].