Полное затмение

Ломакс вернулся домой и засел за отчет. Он печатал двумя пальцами, быстро и неаккуратно. Он не до конца понимал, что описывать. Скажем, заинтересуют ли Френсис сны Хегарти? Вряд ли. Поэтому Ломакс описывал только факты. Он пропустил все домыслы относительно Джулии, но подробно остановился на Мерфи Маклине. Не стал также упоминать о якобы жестоком обращении Джулии с Гейл.

Снаружи было жарко. Ломакс прервался, чтобы посидеть на веранде. Солнечные лучи скользили по коже. Лето достигло зенита, а это значит, что не за горами осень. Нынешнее лето прошло мимо. Он носил легкую одежду, иногда страдал от жары, даже устроил себе короткий отпуск, но тем не менее лето Ломакс пропустил.

Солнце спалило листья. Когда белка карабкалась по веткам, с деревьев падал настоящий лиственный дождь. Ломакс видел, как Депьюти лежит в тени веранды неподвижно, словно мертвый. Несколько минут он разглядывал пса — Депьюти не двигался.

— Деп? — резко позвал Ломакс, и встревоженный пес вскочил на лапы, стряхивая пыль с шерсти.

Ломакс вернулся к работе. К вечеру он закончил, и когда стало прохладнее, отвез бумаги в город и вручил их ночному сторожу «Сэш Смит». Уборщики в униформе разгребали остатки дневного представления, а в самом доме, вероятно, проходила вечеринка. Сверкали огни. Пары — мужчины в сюртуках, женщины в платьях с открытыми плечами — болтали и пили.

На обратном пути Ломакс проехал мимо Мерфи Маклина. Смутившись, он отвернулся, а Маклин загудел, замахал рукой и заулыбался — теперь Ломаксу не отвертеться.

В его отсутствие звонил Джеферсон. Ломакс снова принялся за поиски распечаток, но без особого успеха. Всю следующую неделю он периодически начинал искать бумаги Джеферсона, но всегда что-нибудь отвлекало. Проходило несколько дней, Ломакс снова вспоминал про бумаги и, движимый чувством вины, снова отчаянно разыскивал их. Ломакс никак не мог сосредоточиться. Он выходил в соседнюю комнату, а затем стоял, стуча себя по голове в попытках вспомнить, что ищет. Начинал читать книги, но так и не заканчивал их. Книги валялись по всему дому — раскрытые не дальше пятидесятой страницы. Он не дописал ни одного письма. Не спал ночью, а днем проваливался в сон прямо на залитой солнцем веранде, просыпаясь под вечер с тяжестью в теле и больной головой. Суд над Джулией приближался. Все, что он сделал для нее, уже не поможет. Ничто не могло облегчить его беспокойства. Больше ничего нельзя сделать. Все его усилия ни к чему не привели.

Досудебные формальности были улажены. Джулия не могла объяснить, в чем они заключались. Они разговаривали по телефону каждый вечер. Ломакс хотел, чтобы голос звучал спокойно, но не мог унять дрожи. Казалось, Джулия все больше отдаляется от него. Жаркие дни, оставшиеся до суда, ускользали от Ломакса, словно вор-карманник в толпе.

Депьюти много спал. Он больше не гонял белок, и они снова обнаглели. Один раз Ломакс засек белку на капоте машины. Все чаще белки скакали по крыше. Ломакс только надеялся, что они не заберутся в дом.

Джоэл и Хелен пошли в школу. В последний день каникул они гуляли в горах вместе с Ломаксом. Джоэл спросил, нашли ли убийцу, и затем, казалось, окончательно утратил интерес к этой теме. Гораздо больше его волновало приближающееся затмение.

Затмение стало темой номер один. Центр всеобщего внимания переместился в обсерваторию. Астрономы, включая Ким, замелькали в новостях. Предупреждения об угрозе здоровью, как обычно, перемежались рекламой, в которой людей убеждали не смотреть на солнце без защитных очков.

— А мы пойдем на Большой уход солнца? — спросила Хелен.

— Это явление называется затмением, а никаким не уходом солнца, и его можно наблюдать отовсюду, — ответил Ломакс. — Ты сможешь увидеть его прямо в школе.

— А можно, мы будем наблюдать вместе с тобой? — спросил Джоэл.

— Возможно.

Затмение состоится после суда, об этом еще рано задумываться.

— Ты собираешься возвращаться в обсерваторию?

Ломакс помедлил.

— Наверное.

Он все еще ожидал решения комитета по этике. Ломакс надеялся обсудить его с профессором Берлинзом, но профессор не звонил, а на звонки Ломакса не отвечал.

За день до суда, когда Ломакс уже совершенно измучился, он решил снова позвонить Берлинзу. К изумлению Ломакса, в трубке раздался голос профессора.

— Да-да, это я, хорошо бы встретиться, Ломакс, — тепло ответил профессор. — В три Сара уедет. Повезет старую подругу в супермаркет.

Наконец-то Ломакс пришел вовремя. Он радовался, что на дороге почти нет машин и Берлинз сразу же открыл дверь.

Летнее солнце еще больше выбелило волосы профессора.

— Вы получили мое письмо? — спросил он.

— Нет, — ответил Ломакс, но Берлинз не расслышал.