Впоследствии из предложения этого, вызвавшего неудовольствие высшего академического духовенства, но оправданного возмущениями крестьян — особенно значительным из них в Казанской губернии, — многие мысли явились в Манифесте 19 февраля 1861 года. Не преминула отозваться на него и газета «Колокол», издаваемая в Лондоне Герценом. Она обвиняет епископа в доносе будто бы на ректора Казанской академии Иоанна, но как статьи «Собеседника» не были подписаны своим составителем, то и в предложении епископа не поименована была ни одна личность.
Впоследствии сделалось известным, что они принадлежали перу профессора академии Щапова, обличенного в руководительном действии в смутах, выразившихся в Казанской Духовной академии после усмирения волновавшихся крестьян флигель — адъютантом его императорского величества графом Апраксиным. Помещаем полностью как отзыв «Колокола», так и замечания на него, составленные епископом Игнатием.
Выписка из журнала «Колокол»:[206]
«Мы никогда не имели большого доверия к архиереям из саперов. Нам всегда казалось, что люди, наводящие понтоны на временные реки, — скверные понтифексы, когда идет дело о вечных понтонах, по которым души человеков должны подыматься в райские селения.
Вот, например, из саперов архиерей Игнатий, бывший архимандрит Сергиевской Лавры и наставитель многих московских магдалин, а ныне преосвященный владыка Ставрополя, написал возмутительный памфлет по поводу крестьянского вопроса. Цель памфлета состоит в христолюбивом доносе на архимандрита Казанской Духовной академии Иоанна, поместившего „Слово о освобождении крестьян“ (в январской книжке „Православного собеседника“) и в благочестивом рвении доказать, что рабство — установление Божественное, святыми отцами Православной Церкви поддерживаемое, благоверными царями упроченное.
Ржевуский в подряснике уподобляет Казанскую академию и преимущественно автора „О освобождении крестьян“ „волкам, являющимся в одежде овчей“, восстанавливающим одно сословие против другого, подкапывающим престол, алтарь и проч. Потом ангельского чина сапер вступает в исторические исследования о происхождении крепостного состояния в России, доказывает, что рабство учреждено Самим Богом, что христианин должен только терпеть и не смеет даже думать об освобождении.
Здесь полемика сосредоточилась на тексте апостола Павла (1 Кор. 7; 20–23), где сказано: „если ты раб, не смущайся, но если можешь сделаться свободным, тем лучше умей воспользоваться“. В славянском Евангелии текст этот, как известно, искажен, сказано:
К этому придрался во Христе сапер Игнатий и обвиняет академию в том, что она в угоду народу исказила слова апостола. Если б архиерей был мало — мальски добросовестен, то ему стоило только заглянуть если не в греческий и латинский, то во французский или немецкий текст, а он, по крайней мере, по — французски — то знает (этим языком он увещевал магдалин) — там именно сказано так, как сказала академия.
Далее архиерей восстает против прогресса, глумится над тем, что академия употребляет слово это и оканчивает апологией рабства, доказывая, что нет счастливее состояния, как крепостное право. Мы слышали, что на Алеутских островах и в Камчатке есть закоснелые грешники, не верующие ни в святость рабства, ни в душеспасительство розог, ни в чистоту господских изнасилований, чтобы хоть Ростовцеву похлопотать о переводе туда во Христе сапера Игнатия».
«Издатель „Колокола“ в отзыве своем Кавказскому епископу Игнатию прежде всего произносит имя Христа, Спасителя человеков, с насмешкою. Достоин глубокого сожаления тот человек, который питает в себе такого рода чувство к своему Искупителю и Богу. Тот, кто приемлет наругание близ Искупителя своего и Бога, должен считать себя счастливцем в духовном отношении (Мф.5;11). Господа современные Ему ругатели называли плотником и сыном плотника — отчего ж епископу Игнатию не выслушать с христианским расположением духа название сапер? У сапера главное орудие — топор, а занятие — по преимуществу занятие плотника.
Биографические сведения, доставляемые „Колоколом“ о епископе Игнатии, вполне ложны. Игнатий не служил в саперах. По получении образования в Инженерном училище он только в течение шести месяцев находился в числе инженерных офицеров при постройке Динабургской крепости. Затем, уволившись от службы, обратился в монастырь, будучи двадцати лет от роду, в 1827 году.