Добровольно вступая в монастырь, он вместе с этим добровольно отказался от права иметь крестьян по наследству и от права приобретать их. Игнатий никогда не был настоятелем Московской Сергиевой Лавры и не был знаком с московскими набожными дамами, а в течение двадцати четырех лет был настоятелем Сергиевой пустыни близ Петербурга. Быв настоятелем пустыни, Игнатий доставил многим лицам крестьянского и мещанского сословий переход в свободное сословие, доставил при посредстве ходатайства и при посредстве своих денег. Значит, тратя деньги и усилия на такой предмет, Игнатий фактически доказывал свое сознание, что свобода, правильно понимаемая и употребляемая, есть благо для человека. На такие издержки израсходовано несколько тысяч рублей.
Когда Игнатий вступил в управление Кавказскою епархиею, то одним из первых его действий было соглашение с Палатою государственных имуществ о замене штатных служителей при Кавказском архиерейском доме денежным взносом. Игнатий согласился принять за каждого служителя половину той годичной цены, за которую нанимается рабочий в Ставрополе. Это дело было представлено князем наместником Кавказским государю императору и удостоено высочайшего утверждения.
Издатель „Колокола“ столько же несправедлив к статье епископа Игнатия, сколько несправедлив к лицу. Статья епископа — не что иное, как воззвание к кавказскому духовенству, домашний епархиальный документ, неизвестный публике. Осыпая епископа ругательствами, „Колокол“ осыпает воззвание клеветами. Неосновательность этих клевет тотчас обнаружилась бы для каждого, если б воззвание было известно.
Такое поведение „Колокола“ — не новость в церковной истории. Так, например, партия папистов осыпала клеветами поведение и писание Константинопольского патриарха Фотия за то, что он с энергиею действовал против папистов. Не забыто в числе порицаний, что Фотий был до патриаршества придворным сановником, — почему ж представителю якобинскому не осыпать ругательствами и клеветами епископа Игнатия за то, что он осмелился отверсть уста свои против партии и замыслов якобинских.
„Колокол“ говорит, что архиерей Игнатий восстает против прогресса, глумится над тем, что академия употребляет это слово, и оканчивает апологией рабства, доказывая, что нет счастливее состояния, как крепостное право.[208]
В воззвании епископа слово „прогресс“ вовсе не упомянуто. Если под именем прогресса разумеется преуспеяние человечества в христианстве, в добродетели, в науках, в искусствах, то Игнатий сочувствует от души такому прогрессу. Но он враг якобинского прогресса, который стремится к преуспеянию в безбожии, безнравственности, к отвержению всех властей и законов, к гибели человечества нравственной и гражданской.
О крепостном праве обстоятельно изложено в воззвании, что крепостное право несовременно, что уничтожение его есть совершенная необходимость. Правда, в воззвании выражено желание, чтоб уничтожение крепостного права совершено было правительством при сохранении спокойствия в государстве, а не народным бунтом вследствие якобинских возгласов. Это — то и не нравится партии, заграничный представитель которой звонит в возмутительный колокол и призывает крестьян к топорам.
„Колокол“ называет воззвание епископа доносом. Донос делается о чем — либо неизвестном, но воззвание сделано тогда, когда якобинская статья была перепечатана в Санкт-Петербургских и Московских „Ведомостях“, огласилась, следовательно, по всей России. Воззвание сделано по настоятельной местной потребности и, как выше сказано, единственно к духовенству Кавказской епархии. Епископ сердечно желает, чтоб события доказали, что такое воззвание было лишним, а якобинские статьи безвредны. Надо дождаться, что скажут события. Между сеятвой и жатвой проходит известное время.
В воззвании имя архимандрита Иоанна вовсе не упомянуто — его оглашает издатель „Колокола“ и, может быть, несправедливо, потому что статьи „Собеседника“ не подписаны сочинителем.[209]
Статья „Колокола“ есть в полном смысле донос и ябеда на епископа Игнатия.
„Колокол“, доказав решительное невежество епископа Игнатия именно потому, что он был сапером, принимает на себя скромную обязанность быть его наставником и научает епископа, как ему следовало объяснить 20–23 стихи 7 главы из I Послания к Коринфянам святого апостола Павла. Дивное явление! Ругатель Христа и враг Его принимается объяснять учение Христово. Примером ему, конечно, послужила дерзость того врага Божия, который осмелился Самому Вочеловечившемуся Слову Божию объяснять Слово Божие (Мф. 4; 6).