Полное жизнеописание святителя Игнатия Кавказского

Высокопреосвященный Филарет во исполнение этой высочайшей воли официальным письмом от 15 ноября 1833 года на имя Вологодского епископа Стефана просил его, как можно скорее отправить игумена Игнатия прямо в Петербург, а частным собственноручным письмом своим к игумену Игнатию требовал, чтобы он, нисколько не медля, прибыл к нему в Петербург на Троицкое подворье. «Это распоряжение должно быть исполнено безотлагательно, — писал митрополит, — потому что это воля не моя». 27 ноября игумен Игнатий сдал Лопотов монастырь своему казначею, а 30 ноября выехал в С. — Петербург. К этому времени возвратился туда и Чихачев, с нетерпением ожидавший приезда своего игумена. Приехав в столицу, игумен Игнатий немедля представился митрополиту Филарету, который приютил его на своем Троицком подворье, где и ожидал он времени, когда будет ему назначено явиться в Зимний дворец к государю.

В назначенный день и час игумен Игнатий представился императору в Зимнем дворце. Государь обрадовался, увидев своего воспитанника, а «радость предстать любимому царю, полнота благодарного чувства за все его монаршии милости, — пишет Чихачев, — доводили до благоговейного восторга теплую душу инока верноподданного». После некоторых объяснений государь изволил сказать: «Ты мне нравишься, как и прежде! Ты у меня в долгу за воспитание, которое я тебе дал, и за мою любовь к тебе. Ты не хотел служить мне там, где я предполагал тебя поставить, избрал по своему произволу путь — на нем ты и уплати мне долг твой.

Я тебе даю Сергиеву пустынь, хочу, чтобы ты жил в ней и сделал бы из нее монастырь, который в глазах столицы был бы образцом монастырей».

Затем он повел игумена на половину к государыне императрице Александре Феодоровне. Введя к ней, спросил, узнает ли она этого монаха. На отрицательный ответ он назвал игумена по фамилии, государыня очень милостиво отнеслась к своему бывшему пансионеру и заставила его благословить всех детей ее. Государь тут же изволил послать за обер — прокурором Синода Нечаевым[86], который доложил, что Сергиева пустынь имеет особое назначение, она отдана викарному епископу при С. — Петербургском митрополите и доходами ее пользуется епископ взамен содержания от духовной администрации. Тогда государь приказал справиться, как велика сумма дохода, получаемого викарным епископом от монастыря, и в этом размере производить ему выдачу суммы от кабинета, а монастырь сдать в полное управление назначенного настоятеля.

Обер — прокурор объявил Святейшему Синоду высочайшую волю, и преосвященному Венедикту, бывшему тогда викарным, дан указ Синода сдать пустынь игумену Игнатию, а самому получать 4000 рублей ассигнациями содержания от Кабинета, что и поныне остается неизменным. Тогда же по распоряжению Синода игумен Игнатий возведен в сан архимандрита, что исполнено было в Казанском соборе 1 января 1834 года, а 5–го числа того же месяца новый настоятель выехал в свою обитель в сопровождении Чихачева и только что принятого в келейники двадцатидвухлетнего юноши Иоанна Малышева[87], который впоследствии через 23 года сделался преемником своего старца в настоятельстве обители с саном архимандрита.

Глава VIII

Намерение игумена Игнатия переселиться из Лопотова монастыря имело в основании чисто физическую причину. Его надломленному организму нужен был климат, если и не южный, то, по крайней мере, сухой, а не болотистый. Счастливый вниманием московского владыки и не ища почести и славы, он довольствовался бы Николо — Угрешским монастырем, но державная воля вызвала его на более широкую деятельность.

Местность Сергиевой пустыни в климатическом отношении не представляла даже тех удобств, какими обладал Лопотов монастырь. Береговая полоса Финского залива, волны которого разливаются в виду самой обители, никак не могла служить к восстановлению физических сил. В духовнонравственном же отношении новое место жительства представляло гораздо более неудобств сравнительно с прежним, оно требовало сугубого духовного подвига, так как более было обставлено тернием житейской молвы и суеты, которое неминуемо должно было у бодать духовного человека. Только живая вера в Промысл Божий и добрая совесть в исполнении иноческого обета послушания, какое о. Игнатий оказывал царской воле, могли подкреплять его при вступлении на это новое поприще.

Он вступал туда как истинный монах, с бесстрастием и самоотвержением, и хотя обладал всеми преимуществами, чтобы обставить свое новое поприще деятельности самыми блестящими успехами служебными, но не в его духовном характере было пользоваться этим положением в смысле преуспеяний мирских. Враг личных интересов, он заботился единственно о благе вверенной ему обители. Как верноподданный и инок, он твердо решился исполнить волю возлюбленного монарха, сделав вверенную ему пустынь образцовой обителью во всех отношениях.