Полное жизнеописание святителя Игнатия Кавказского

Владея сильным тенором, с необыкновенно благообразной наружностью, он был весьма благолепен в богослужении, и, как человек умный, ловкий, бойкий от природы, имел способность снискивать благорасположение людей вообще. В новоначалии своем он нес послушание старшего келейника при архимандрите, где сделался известен всем, посещавшим настоятеля, что и облегчило ему впоследствии, когда он был возведен на степень священнослужащего и наместника, поддержать и распространить свои знакомства.

В обществе смешали лица и все, говоренное об Игнатии наместнике, приписывали Игнатию архимандриту. Злобная молва работала в своем духе осуждения и клеветы, а делатель заповедей Евангельских не позволил себе ни действий, ни слов, коими бы ему всегда было легко оправдать себя.

По инициативе митрополита Антония в Синоде был составлен протокол о переводе настоятеля Сергиевой пустыни архимандрита Игнатия настоятелем же в Соловецкий первоклассный ставропигиальный монастырь, чтобы под видом возвышения выслать его из Петербурга как лицо, подающее повод к соблазну. Архиепископ Псковский Гедеон[112], бывший тогда на чреде в Синоде, остановил это предприятие, говоря: «Мы хотим похвалу и украшение нашего монашества сослать по каким — то земным изветам и, подобно Синедриону, приговорить праведного к казни за то, что он по отношению к нам действует несогласно с нашими понятиями, не ждет нас по несколько часов в прихожей, когда не застанет дома, и делает тому подобные оскорбления нашему понятию о нашем достоинстве, понятию, которое не сходится с его понятиями о его обязанностях относительно нас». Этот протест преосвященного Гедеона повлиял, и постановления не состоялось.

Другая причина нерасположения духовенства к архимандриту Игнатию заключалась в несходстве научного образования, от которого зависят понятия, взгляды, убеждения, образ мыслей и весь строй как умственной жизни, так и самой деятельности внешней. Получив образование в светском учебном заведении и затем перейдя к самостоятельному изучению святоотеческих писаний в монастырском уединении при деятельной монашеской жизни, архимандрит Игнатий отделялся от собратий своих в ученом духовенстве своей богословской научностью. Она вся основывалась у него на опытном знании аскетической жизни и отчасти проникалась началами светской учености, именно физико — математическими. Ни физика, ни математика не входили еще тогда в программы духовных образовательных учреждений.

Строго держась православного направления, архимандрит Игнатий твердо исповедовал, что Слово Божие, писанное по внушению Святого Духа, должно быть и объясняемо людьми, обновленными действенной благодатью Святого Духа, каковы были святые отцы православного Востока, а потому совершенно отвергал самовольные толкования, исходящие из душевного разума всех инославных писателей о предметах богословских. Причем, понятия его о некоторых религиозных предметах, заимствованные из опытного аскетического учения святых отцов Востока, отличались материализмом, свойственным уму, развитому в изучении естественных наук и просвещенному собственным аскетическим опытом, и чуждые уму идеалиста — мечтателя, не привыкшего свои понятия о предметах проверять или подчинять законам, указываемым положительной, точной наукой. Отсюда происходит то неприязненное отношение, какое существует между естественнонаучными воззрениями и отвлеченно философскими.

Сравнивая те и другие, составитель «Аскетических опытов» говорит: «Естественные науки непрестанно опираются на вещественный опыт, им доказывают верность принятых ими теорий, которые без этого доказательства не имеют места в науке. Философия лишена решительного средства к постоянному убеждению опытом… Какой дан в философии простор произволу, мечтательности, вымыслам, велеречивому бреду, нетерпимым наукою точною, определенною! При всем том философия обыкновенно очень удовлетворена собою».[113]

Поэтому, если богослов — математик в основу своего суждения берет, например, геометрические аксиомы, то ум его зиждет свою систему, как бы по чертежам, согласно со всеми научными истинами, и его положения и выводы, в целом своем, тождественны с их началами — иначе он не может рассуждать, посторонние же суждения, опровергающие такие выводы, по кажущейся несообразности с понятиями произвольными, мечтательными, будут всегда неточны, погрешите льны против истин научных. Спорные мнения здесь происходят, главным образом, от неудобоприемлемости математических истин для незнакомых с математикой.

Вследствие такого несходства в научном образовании вообще и в богословском в частности, было недоверие в значительной массе ученого духовенства к сочинениям архимандрита Игнатия как не сходящимся с духом академической образованности, несмотря на их чисто православный характер.