Полнолуние

Увидев, как поплыла поверхность ее большого зеркала, Элеонора в изумлении поднялась с кровати и подошла к нему. Она близоруко прищурилась – без притока живой крови зрение у нее снова ухудшилось – и рассмотрела знакомую комнату, в которой неоднократно бывала. Ее нелюбимая дочь лежала на кровати, бледная как мертвец. Эдгар вернулся к своей жертве и присел рядом, соединив порезы на их запястьях. Элеонора заметила ранки на шее дочери, оценила обстановку и удовлетворенно улыбнулась.

– Какая прелесть! – воскликнула она, привычно заломив руки в манере бывшей актрисы. – Значит, ты добился, чего хотел! Что ж, поздравляю! Будьте счастливы вместе!

Эдгар оглядел эту женщину: она была ему омерзительна, невзирая на их общую кровь, ее красоту и ухоженность. В ожидании мужа Элеонора облачилась в шелковую пижаму лилового цвета, который ей удивительно шел. Эдгар даже почти ощущал густой аромат сирени, исходящий от нее.

– Послушай, дорогая, – вкрадчиво начал он, – мне требуется твоя помощь. Видишь, твоя дочь умирает. Прошу тебя, отвори свои вены и дай ей немного крови.

Алый рот Элеоноры в негодовании округлился буквой «о», она подняла аккуратно выщипанные брови и торжествующе рассмеялась.

– Ах, значит, дорогая? Ну уж нет! Ты когда-то сказал мне, что придет время платить по счетам. Так вот, я думаю, что давно с тобой рассчиталась!

Эдгару потребовались все его силы, чтобы удерживать перед ней бесстрастное выражение лица.

– Каким образом? Ты дала мне обещание, что будешь заботиться о ней. Вместо этого была самой отвратительной матерью, которая встретилась мне за двести лет!

– И ты еще смеешь в чем-то упрекать меня?! – возмутилась Элеонора. – Я родила ее для тебя! Не бросила в Румынии, не выкинула на улицу. Я вырастила ее! Воспитала! Она жила на всем готовом, ни в чем не зная отказа. Ты ее хотел – ты ее заполучил! Теперь она всецело твоя забота, а меня оставь в покое!

– Ты лишила ее самого главного – материнской любви! Сделай для нее хоть что-то! Дай ей немного своей крови, просто порежь запястье. И все.

– Нет, я этого не сделаю, – злорадствовала Элеонора, – я не хочу.

– Как ты можешь быть такой бесчувственной? – не понимал Эдгар. – Она ведь твоя дочь!

– Она мне не дочь! – истерично закричала Элеонора, и ее красивое лицо безобразно исказилось. – Она чудовище! Ты навязал мне ее, и я жила рядом с ней как в аду. Я ненавижу ее! Даже не представляю, откуда она взялась. Я толком не помню, что произошло в этой комнате. Кто ее отец – Низамеддин или, может быть, ты?

От этих слов Эдгара передернуло.

– Не говори глупостей. Отец у нее может быть только один, и тебе это прекрасно известно.

Однако в пышной груди Элеоноры клокотала негасимая злость, и ничто не могло утолить ее жажду отмщения.

– Вы двое лишили меня всего! – кричала Элеонора. – Из-за вас я вынуждена влачить это жалкое существование без еды и сна! А она была живым напоминанием об этом кошмаре!

– В том, кем ты стала, моей вины нет, ты знаешь, – мягко возразил Эдгар, – не я обратил тебя. Я только помог, когда ты погибала и нуждалась в помощи.

– Ты сделал это не ради меня, а ради нее! – Руки Элеоноры взметнулись к вискам, а в желтых глазах заплясало безумие. – Ты получил свою плату. Вот и забирай ее со всеми потрохами, живую или мертвую!

Уговаривать Элеонору было бесполезно, даже если бы он стал умолять, она бы только еще больше позлорадствовала. Это была ее месть. А между тем кровь из запястий Лауры перестала сочиться, и пульс на шее уже не прощупывался. В распоряжении Эдгара оставалось всего несколько минут, пока ее мозг не умер, в противном случае он получил бы вурдалака безумнее Элеоноры.

Эдгар все же предпринял последнюю попытку.

– Тебе совсем не жаль ее?

– А тебе? Что-то я не вижу в тебе жалости к ней.

Ее бездушная сущность отталкивала, но Эдгар сознавал, что Элеонора права, и это бесило его еще больше. Он отпустил руку Лауры, подошел вплотную к зеркалу, столкнувшись с Элеонорой взглядами, и произнес:

– Возможно, но я люблю ее.

Элеонора поздно сообразила, что не следовало подпускать Эдгара близко – она полагала, что через тысячу километров он не сумеет добраться до нее. Она отступила на несколько шагов, схватила стул и замахнулась в яростном порыве разбить проклятое стекло, но опоздала. Пальцы у нее разжались, стул с грохотом упал на пол, а сама она рухнула на колени.