Полнолуние

Божич кивнул на табурет напротив своего стола. Сам только удобнее устроился на стуле с высокой выгнутой спинкой. Игорь удивился, откуда тут, в лагере, такая роскошная мебель. Тем более что сам стул контрастировал с убожеством обстановки: кроме стола — обшарпанный сейф, еще одна лавка в углу, рядом — железная печка-буржуйка, труба выведена через окно на улицу. А на стене — портрет Сталина.

Со стороны могло сложиться впечатление: он является логичным продолжением туловища хозяина кабинета. Или портрет нарочно так повесили, или он случайно разместился над головой Божича — кто знает. Но в определенные моменты казалось: вот он, настоящий лик начальника оперативной части.

Вообще сам майор был широким, отдаленно напоминая большой старомодный шкаф или помещика Собакевича, как его описывали в «Мертвых душах»: эту книгу Вовк в юношеские годы почему-то особенно полюбил. Всякий, кто видел Божича впервые и еще не привык, не мог сказать иначе. Вряд ли каждый читал Гоголя. Но сравнение с громоздким шкафом напрашивалось мгновенно.

Природа сотворила этого человека так, что минимальным округлостям не осталось места. Когда на голове сидела форменная фуражка, она была похожа на неправильной формы куб, по краям которого торчали в разные стороны уши. Шея оказалась настолько короткой, что ее почти не было видно, потому голову от прямоугольника плеч отделял только воротничок кителя. И можно предположить — она соединена с плечами этим воротником, лежит на нем и из-за этого плохо крутится. Чтобы оглянуться, Божичу надо было неуклюже поворачиваться всем туловищем. В голову Вовка мгновенно пришла хулиганская мысль: а вот если бы контуры майора зарисовать, вышли бы неплохие иллюстрации для учебника геометрии.

— Чего лыбишься? Вместе посмеемся.

Это сравнение невольно вызвало улыбку. Убрав ее, Игорь в ответ промолчал.

— А молчишь чего?

— Вы ничего не спрашиваете, гражданин майор.

— Я тебе задал вопрос: чего такая идиотская лыба на морде? В БУРе понравилось?

— Нет, — рука коснулась сломанного носа. — Представил, как выгляжу.

— Плохо выглядишь. И если с такой статьей еще раз рыпнешься на конвойного, я тебе тут, в этом кабинете, оформлю статью. Дорисую срок. А в БУРе пропишу. Веришь?

— Верю, гражданин майор, — легко согласился Вовк. — Там думается лучше. Отдельный номер, одноместные апартаменты. Холодно разве что. Но война же, кому сейчас легко…

— Весельчак, — голова кума дернулась, что, наверное, означало кивок. — Весело тебе. Только у нас тут, в Соликамске, не цирк. Хотя все вы у меня клоуны. — Угроз в голосе не звучало, Божич говорил довольно дружески, слышался даже интерес — так большой хищник, хозяин своего леса, разглядывает новое существо, которое внезапно появилось рядом. — У меня на хозяйстве это первый случай, когда доходяга кидается на сержанта. Нападение на конвоира, попытка завладения оружием, попытка бегства. Выбирай, Вовк.

— Никто на него не кидался.

— Хорошо хоть понимаешь про себя… Ты тут никто, Вовк. Не пугаю. Не предупреждаю. Это факт у нас с тобой такой. Хочешь еще посмеяться?

Где-то была ловушка. Игорь опять решил промолчать. Майор спокойно вытащил кисет, бумажку, скрутил цигарку, заклеил языком, закурил — сильно, будто после многодневного воздержания, затянулся. Выпустил струю пахучего дыма в сторону, повертел самокрутку в пальцах.

— Слышишь, пахнет? Местные деды самосад сушат — вкусно. Хоть табак не едят, а другого слова не придумаю. Приносят мне, есть тут добрые люди среди местного населения. Так не хочешь посмеяться?

— Можно.

— Я попович. Отец у меня был поп. Священник, сельский приход, Тверская губерния. Мамка, значит, попадья. Социальное происхождение не годится для должности, скажи?

— Наверное.

— А я от родителей отрекся, Вовк. Когда в партию вступил. Я, знаешь, в комсомоле не был. Сразу в партию, после гражданской. И вишь, какая веселая штука: сын попа теперь в лагере — не царь, но Бог. Не я это придумал. Ну, рассмешил?

— Интересно.

— Интересно ему. А вот мне интересно, почему ты, боевой офицер, на конвойного попер?

— Потому что боевой офицер, гражданин майор, — голос Вовка зазвучал тверже. — Терпел все. Только не буду спускать, когда мордатый сержант гнет на меня матом. И лупит прикладом в спину.

— Научишься, — серьезно произнес Божич, затянулся еще раз, повторил: — Вкусно. — И потом, без перехода: — Думаешь, я ничего не понял? Я твое дело, осужденный Вовк, внимательно прочитал. Потому что такого контингента у меня на хозяйстве не было.

— Какого?

— С фронта. С войны. Начнешь быковать — рога быстро обломают. Но хочу, чтобы ты знал: с сержантом тут, в этом кабинете, тоже воспитательная работа была. Офицеры бывшими не бывают. У меня белогвардейцы сидели… Гляди ж ты, белая кость. Правда, когда по ребрам выгребали, ничо, утирались. Расстреляли их, кстати, а то бы показал их тебе.

— Расстреляли?