Дуглас поглядывал на хорошеньких блондиночек, сидящих за соседним столом. Диего со своей новой знакомой горничной укрылся в отдельном кабинете. Он уже почти час уламывал девчонку поговорить со своими подружками по поводу одного дельца. Горничная была из Португалии и просто млела, глядя на красавца соотечественника.
– Диего, дорогой, ты мне ужасно нравишься, но твоя затея пугает меня.
– Ничего особенного, ты должна им только объяснить, что завтра утром, когда открываются банки, вон те двое должны быть в отключке... Их следует... приморить, понятно?
– Диего, милый, но они же, француженки, они, ни слова не понимают по-португальски…
– А что тут понимать? В постели все говорят на одном языке. Их задача – соблазнение. Понимаешь это слово: соблазнение?
– А я вижу, что и они уже всё поняли. Умницы, поняли всё.
Хорошенькие олондиночки, с которыми переглядывался Дуглас, отошли от стойки бара и как бы в поисках места остановились возле столика, за которым сидели Дуглас и Жордан.
Лопес Виейра, как всегда, был верен себе и добился, чтобы Мерседес отпустили на поруки под залог. Женуина забрала дочь, и они поехали в такси по прекрасному городу, в котором можно было быть и бесконечно счастливым, и бесконечно несчастным. Мерседес попыталась заговорить о чЁм-то пустяковом, но Женуина перебила её.
– Зачем ты всё это сделала? Зачем ты позволила дурной половине своей души убить другую, лучшую? Ведь этому лучшему, что жило в тебе, ты обязана своим лучистым взглядом, ласковым голосом, своей солнечной улыбкой, своей красотой.
– Ты знаешь, пока я была в камере, я задавала себе этот вопрос миллион раз. Но почему я такая? Почему я не нахожу счастья ни в чём? Почему я вечно всем недовольна? – Мерседес заплакала.
– Ты видишь, я сама плачу вместе с тобой. Но я не могу тебя утешить, а ты никого не вправе винить, потому что виновата сама.
Когда подъехали к улице Глория, Мерседес вытерла слёзы, лицо её приняло высокомерное выражение.
– Ненавижу эти места! Ненавижу этих людей! – сказала она, выходя из такси.
– Людей ненавидишь? А ведь тебе надо привыкать и к этим людям, и к этой улице… Потому что твой воздушный замок рухнул, утонул в сточной яме, и ты будешь нуждаться в людях, которые здесь живут.
Мерседес ушла к себе, а Женуина, конечно же, отправилась к Тулио.
– Слушай, Тулио, – сказала она сразу с порога, – эта так называемая наша свадьба... это всё, что мы делаем ради других, не щадя себя, своего самолюбия... Короче, мы должны жить вместе, не обращая внимания на то, есть у нас бумажки, подтверждающие наше право на это, или нет.
– Ты знаешь, как мне этого хочется, но мне кажется, что ещё рано.
– Рано? – удивилась Женуина. – Всё время было поздно, а теперь рано?..
– Ты знаешь, сейчас у наших близких людей очень тяжёлые времена, а я боюсь, что как все счастливые люди мы будем жить только друг для друга... и отгородимся от проблем наших близких. Например, я сейчас должен ехать в больницу, доне Лаис очень худо, врачи снова боятся за её жизнь.
– Я не уверена... они тебя встретят плохо, я уже испытала это на себе. Это всё из-за Мерседес.
Мерседес в это время собирала вещи, она решила переехать жить к Женуине. За этим занятием и застал её Аугусто.
– Я не хочу, чтобы ты уходила, – сказал он.
Мерседес замерла, держа в руках какую-то тряпку. Она стояла спиной к Аугусто и была уверена, что сейчас он к ней подойдёт, обнимет её и, как много-много раз, уже было в их жизни, прошепчет ей на ухо ласковые слова прощения.
– Эта квартира твоя, – сказал Аугусто. – Твоя и твоего ребёнка. Здесь, конечно, нет вида на море, ну ничего, квартира вполне комфортабельная. Что же касается содержания...
– Не говори в такой момент о деньгах! – истерически крикнула Мерседес.
– С каких ты пор стала… – но Аугусто остановил себя. – На что ты думаешь жить? Послушай, всё, что я буду делать в дальнейшем, я буду делать не для тебя, а для своего ребёнка.
– Ах, всё-таки своего! А то уж я думала, что ты и от него отказываешься, Аугусто. – Мерседес вдруг изменила интонацию. – Аугусто, дай мне шанс.
– Шанс? Я потеряю остатки уважения к матери моего ребёнка, если ты будешь просить об этом.
– Если бы ты вернулся на работу к отцу! И если бы мы переехали жить в квартиру, которую он нам подарил, я уверена, в конце концов, ты был бы мне за это благодарен. Эго просто жестокая шутка судьбы.
– То, что у тебя не получилось, – это жестокая шутка судьбы. О Господи, как я мог влюбиться в тебя! Я прошу тебя, не говори ничего, молчи! Всякий раз, когда ты открываешь рот, у меня возникает желание…
– Всё, что я сделала, я сделала для твоего же блага! Я тебя люблю!
– Любишь? – Аугусто посмотрел на Мерседес страшным равнодушным взглядом. – Нет, ты меня не любишь, тебе это чувство незнакомо.
Мерседес опустилась на колени перед ним (Аугусто сидел в кресле):
– Аугусто, как ты страшно смотришь на меня, какой у тебя страшный голос… И это всё после того, что было между нами в этих стенах, в этой постели?..