Полнолуние: закон стаи

…Высокие сосны и кедры, пушистые ели — другие деревья почти не растут. Замки, сложенные десяток поколений назад из огромных камней — неприступные, покрытые мхом. Люди-эйманы, живущие в них кажутся такими же замкнутыми: у них нет одного правителя. Только дома: дом Медведя, дом Гепарда, дом Оленя… Двадцать домов, в каждом из которых растут лишь сыновья. Мальчики, чувствующие не только себя, но и эйма — животное, которое растет вместе с ними. Они смотрят на мир глазами человека и глазами животного одновременно. Чем старше они становятся, тем лучше управляются со второй половиной. И тогда в семнадцать лет наступает день, когда они должны взять имя. Алет не рассказывал об этом обряде подробно. Ранели поняла лишь одно — все происходит на грани жизни и смерти. Ты станешь настоящим эйманом, только если сумеешь выжить, сумеешь взять имя. А Охотник проследит за тем, чтобы это не было слишком просто для тебя.

Охотник — главный враг и единственный повелитель эйманов. Он живет отдельно, не вмешиваясь в дела эйманов, лишь давая имя и совершая обряд венчания. И чтобы эйманы не забыли, какую власть он имеет над ними, с детства и до старости в семейных преданиях рассказывают о Том, в чьих руках их судьба. Он может подчинить любого эймана. Может убить, может поработить волю, может лишить детей. От него нет спасения, потому что дом каждого, кто противостанет ему, погибнет. Так произошло с домом Драконов, а дома Медведя и семья Каракара чудом уцелели.

От этих разговоров всегда становилось жутко. Алет чувствовал это и начинал рассказывать о другом. О том, что нет более свободолюбивого народа, чем эйманы. Никогда они никому не подчинялись. Не избиралось среди них ни царей, ни князей. Все дома защищали себя сами, и еще не случалось, чтобы люди смогли победить их. Среди эйманов немало искусных ремесленников, но в основном они занимаются торговлей. Путешествуют по трем материкам Гошты, дешево покупают — дорого продают. Знают, благодаря эйму тайные тропы, заранее видят засаду. Им не страшна непогода — они заранее чувствуют наступление ненастья. Алет рассказывал, что разбойник Ир несколько раз пытался грабить его караваны. Но Сокол встретился с ним и предупредил: "Все твои люди будут умирать загадочной смерть, если ты не оставишь в покое моих людей". Ир, конечно, не поверил. Тогда Алет стал посылать эйма-сокола к его людям, когда они оставались в одиночестве. Они умирали один за другим, и никто не видел, как и почему это происходило. Ир сдался: пообещал никогда не трогать того, что принадлежит Соколу. Так защищал имущество не только Алет, поэтому на Гоште не встречалось более удачных купцов.

Самым влиятельным был дом Воробья — его глава в прошлом году отметил семидесятилетие, а родственники насчитывали более трехсот человек. Ему противостоял дом Гепарда — не самый многочисленный, но очень могущественный, возможно, потому что нынешний Охотник вышел из этого дома. Старейшины этих домов, входили в городские советы, ссужали деньгами не только графов, но часто и королей на всех материках Гошты, и таким образом, эйманы влияли на происходящее в странах больше, чем могли предположить люди. Ни одного человека, эйманы не вводят в свой круг, и никто не догадывается, что их предводители с татуировкой животного на груди возле сердца, и не люди вовсе. Лишь когда приходит пора создавать семьи, молодые парни приводят к себе в дом женщин, которые больше никогда не покидают стен непреступных замков…

Ранели тяжело вздохнула. Алет и ей такую судьбу готовил? Да разве ей усидеть дома? Нет, как бы ей не хотелось, она не смогла бы стать хорошей женой Алету. Сидеть у окна и ждать, когда он вернется из очередного путешествия — это не по ней. Неужели Сокол не понимал этого? Наверно, понимал. Потому и распрощался.

3 юльйо 5068 года от сотворения Гошты, Западный Энгарн, замок графа Иецера

Сквозь кровавый бред Тевос слышал чей-то тихий плач, и разум говорил, что он мужчина, он должен узнать в чем дело, утешить. Даже если у самого не осталось ни сил, ни воли, он должен. Он будто тонул в месиве из крови, кусков плоти, костей и волос, все пытался всплыть на поверхность, стряхнуть с себя мерзкую слизь, и увидеть, наконец, кто же это плачет, но как только казалось, что он нащупал под ногами дно, снова оскальзывался и тонул. Когда мерзкая жидкость хлынула в нос, забивая легкие, вожак понял, что это конец: если не сможет выбраться сейчас, не сможет никогда. Отчаянным рывком он бросил тело вверх, чтобы глотнуть воздуха и очнулся.

Воздух обжег носоглотку, будто он вдохнул огненный жар. Неужели и там все изранено серебром? Тут он снова услышал плач. Тевос сделал усилие и открыл глаза. "Опять эта милая девушка. Почему она плачет? Кто ее обидел? Эх, если бы я не чувствовал себя как кролик, с которого живьем содрали шкуру, я бы показал ее обидчикам…"

Она заметила, что вожак очнулся, слезы закапали чаще:

— Простите меня, — запричитала она прерывающимся голосом. — Простите. Я не думала, что они будут так с вами… Я дам вам умереть, если хотите.